Юрий Антропов - Ивановский кряж

«Вот и меня этот кедр переживет, — подумал он. — Сколько ни сколько, а постоит еще, подюжит. Сам-то по себе он крепкий».

От сильного порыва ветра что-то треснуло там, вверху, и в ноги Устина упала крохотная ветка. Он долго глядел на нее, а потом дотянулся рукой и близко поднес к лицу. Иглы ее были мягкими, словно влажными, и пахла она смолой — горячими чистыми слезами дерева.

Этот день выдался на редкость ведреный. Ненастье, стоявшее всю минувшую неделю, отступило вроде как в честь дорогих гостей.

Не знавший, куда себя деть, Иван Игнатьевич хотел было тут же, как только пришла Наташка, бежать к Устину на пасеку, но тетки обе разом запротестовали.

— Ты че, Ваньша, — по старой привычке называя его, упрекнула Анисья, — не успел с дороги остыть, а уже и завихриться норовишь? Вот это племяш дак племяш…

— Никуды не подсобирывайся седни, — высказала свою волю и Фекла. — Будет еще времечко, будет. Нагостюешься и у братца…

Иван Игнатьевич, понюхивая на ходу табачок, побывал и в огороде, и на речке, поднялся и на бугор, к сельпо, где всегда толпился народ; кое-кто сразу же узнал его, и он был счастлив.

Ближе к обеду, когда припекло и во дворе запахло разогретой лиственничной смолой, Иван Игнатьевич, не долго думая, решил распилить матерый кряж, все лето пролежавший у ворот. С деловитым видом он засуетился по двору, доставая из разных мест пилу, топор, колун. Почему-то колун всегда держали в курятнике, и Иван Игнатьевич вспомнил об этом тотчас и был рад и горд, что вспомнил и что все это по-прежнему так, как и много лет назад. Потом он принес из чулана напильник, уселся на приступок и, на время оставив без дела Наташку, тоже загоревшуюся внезапно желанием похозяйствовать, охотки ради, в деревенском доме, усердно завжикал — стал точить пилу и править развод.

Обе старухи, под одной крышей доживающие свой век вдовами родные сестры, отнеслись к затее городских гостей каждая по-своему. Огрузлая полная Фекла следила за ними с высокого крыльца с усмешкой, которая скорее была добродушной, нежели снисходительной. А сухонькая подвижная Анисья все приняла всерьез и по пятам, как за малым ребенком, ходила за Иваном Игнатьевичем, смущая его.

— Ты, Ваньша, — приговаривала она, — вот тута примостись, на чурочку. Глянь-ка, какая она гладенькая да способистая, ро-овная аж вся!.. И тебе сподручнее будет. А для топора-то рашпиль, поди, принести? Посымай ему щеки-то, а то вишь, вахлявы, как сточили — на нет жало свели. А то брось-ка ты, Ваньша, все это дело к такому ляху — найму ближе к осени кого-нибудь, распилят! Мир не без добрых людей. Глядишь, Ваньша Аверькин пособит. Ему пока что не до дров…

Иван Игнатьевич, весело поглядывая на Наташку, отнекивался:

— Да нет, тетя, мне и так удобно… Да нет же, тетя Анисья, мы и сами с усами, распилим! Или вы думаете, что я потерял сноровку?

Начали, наконец, пилить. Бодро так начали. Наташка вцепилась в черенок пилы обеими руками и дергала изо всех сил.

— А вы, бабушка, на кряж садитесь! — подсказала Наташка. — Чтобы он не двигался.

Анисья поняла это невинное заблуждение внучки, считавшей, что кряж неподвижен только потому, что они с отцом упираются в него ногами, и не замедлила подыграть вполне искренне — взгромоздилась на комель бочком, свесив ноги на одну сторону. Фекла, щурясь на солнце, беззвучно посмеивалась.

— Ты бы, Ната, — мягко посоветовала Анисья, — не налегала на свой-то край, а то батьке тяжело протаскивать.

Наташка, уже запыхавшаяся, приотпустила немного, но пила стала прилипать к смолистым стенкам, и продергивали они ее с трудом.

— Клин, клин надо вбить? — не то сам Иван Игнатьевич сообразил, не то вспомнил виденное когда-то, объявляя невольную якобы паузу. Он держался за поясницу, выгибаясь и смахивая со лба пот.

— Клин… — хмыкнула Анисья, едва ли не первой понявшая, что из благого намерения племянника и внучки ничегошеньки не выйдет. — Надо сначала заглубиться хотя бы на вершок, а то как раз пилу-то и заклинишь…

Фекла перестала улыбаться, кряхтя, спустилась с крылечка и приковыляла за ограду, пытаясь взять у Ивана Игнатьевича пилу, с тем чтобы в паре с Наташкой попилить немного, — ей казалось, так она скорее убедит племянника в том, что дело это не такое уж хитрое.

— От дают! Ну и цирк… — Перед ними откуда-то возник улыбающийся Иван, сын Аверьяна. — Бог в помощь, что ли?

— Легок на помине… — сказала Анисья, сконфуженно слезая с кряжа. — Не узнаешь, поди? — удивленно обратилась она к Ивану Игнатьевичу. — Да и то… Он же тогда вот какой был, от горшка два вершка.

— Нет, не узнаю… — растерянно произнес Иван Игнатьевич. Протер очки и снова уставился на Ивана. — Вроде знакомое обличье, а кто — не знаю…

— Да это ж Ваньша Аверькин, — готовно подсказала Фекла.

— Мать честная! Вот это вымахал! — Иван Игнатьевич, смущая парня, сграбастал его за плечи, прижал к себе. — Батька-то твой, а?! Это как же он не уберег себя, брательничек мой… — Голос Ивана Игнатьевича задрожал, он заплакал.

Анисья и Фекла готовно поддержали его. Наташка не знала этот древний обычай русских людей — встречать родственника, в семье которого случилось горе, слезами сочувствия. Она смотрела на Ивана; по лицу его было видно, что он с трудом сдерживает себя.

— Да хватит вам! — крикнула Наташка. — Ну что вы, в самом-то деле…

— Хватит, хватит… — шмыгнул носом отец, отстраняясь от Ивана.

Анисья и Фекла, захватив пилу, пошли к крыльцу с таким видом, будто они и не плакали только что. Их уже опять, похоже, не оставляла забота с этим кряжем.

— Ты че, баушка, заставила гостей не делом заниматься? — улыбнулся Иван. — От вам неймется! Переказывал же с мамой: управлюсь на пасеке — приеду и развалю этот кряж. У Генки Куприхина пилу «Дружба» возьму, у него есть.

— Не связывался бы ты с тем анчихристом… — тихо сказала Анисья. — На кой он те сдался? Опять беду наживешь.

— Не, баушка, ничего такого больше не будет, никакой драки, не опасайтесь за меня. Мы сейчас с Генкой даже вроде друзей. Так его ни в какую не упросишь прийти со своей пилой, а я только моргну — сразу явится, как тут и был. Я вот его еще в кумовья возьму!

Анисья недоверчиво покачала головой, а Фекла поспешно встряла:

— Ну так-то и ладно, так-то бы и пускай. Ты, старуха, не вмешивайся. Ихнее дело молодое: седни подерутся, завтра помирятся. — Чувствовалось, что Феклу, наоборот, беспокоил в первую очередь нераспиленный кряж, и ей было все равно, кто будет пильщик.

Иван взял масляную краску и ушел на кладбище. Наташка с отцом увязались было за ним, но Иван, глянув на приунывших старух, сказал:

— Дядь Вань! Я сейчас Генку пришлю. С пилой. Вы тут командуйте им… А к вечеру ко мне на пасеку пойдем.