Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

— Как бы не так! Не желают. Они не умеют забывать так, как мы. Безграмотные.

— Безграмотность следует искоренять.

Ну и сказанула, не удержалась. Кошмар! Агнешка чувствует, что под обстрелом подсматривающих из укрытий глаз и мысли ее, и движения становятся скованными. Пожалуй, с Балчем происходит то же самое. Он коротко и неискренно рассмеялся. И тут же умолк, потому что за поворотом дороги вдруг зашуршала трава под ногами убегающих девушек. Одна светлая коса, зацепившись за колючую ветку дикой сливы, рванулась, блеснув, словно рыба, в лучах низкого солнца. А может, их вспугнул кто-нибудь другой. В самом деле. Навстречу, согнувшись пополам под грузом нищенской торбы, ковыляет древняя старуха с суковатой клюкой в руке. Старуха заметила их — вот она останавливается, сплевывает и, перешагнув через неглубокую канавку, резко сворачивает к открытым дверям кузницы, откуда доносятся, чередуясь, то звонкие, то глухие удары молотов.

— Тьфу! Ведьма!

— Ведьма! Это звучит высокомерно.

— Бабка Бобо́чка, если вам угодно. Наш министр здравоохранения и социального обеспечения.

Бобочка оглядывается через плечо и снова плюется. Должно быть, она догадывается, что речь идет о ней, и ее беспрерывное бормотание становится громче, в нем слышны злобные нотки. Старуха загоняет столпившихся у входа мужчин в кузницу. Трое из них в рыбацких куртках с капюшонами, не обращая внимания на ее назойливую палку, остаются на пороге. Один вертит в воздухе неестественно выпрямленной рукой — в рукаве у него что-то сверкает металлическим блеском.

— У него… нет кисти. Инвалид…

— Инвалидов вы тут увидите еще немало, — говорит Балч. И, помолчав, с яростью добавляет: — Здесь вам не удастся забыть о войне. Можете выбросить это из головы.

— Вы сами сказали, что пытаетесь, — смущенно защищается Агнешка.

— Черта с два. Послушайте, а может, мне действительно отвезти вас обратно. Наша деревня не для вас. Удивляют меня эти болваны из инспектората…

— Пан Балч! — перебивает его Агнешка. «У меня пересохло в горле», — мелькает у нее в голове, а это из опыта ее внутреннего самопознания означает, что ей хочется говорить тоном, которого она сама не выносит, но сдержаться уже не может. — Для учителя трудный пост не наказание и не позор. Это почет, уверяю вас.

— Отбой, вольно.

— Вы правы. Ну и отбарабанила… Простите. Все эти люди так к нам присматриваются… почему?

— Потому что с т а к о й девушкой они меня еще никогда не видали.

Кузница осталась позади. В пустом заброшенном бетонном колодце расположились трое подростков — они поглощены игрой в карты и не замечают ничего на свете.

— Бог в помощь! — кричит Балч. — Как дела?

Ребята даже не подняли головы, точно оглохли. Наконец самый старший, блондин с засаленной шевелюрой, взглянул на Балча и бессмысленно заморгал.

— Кое-как, пан солтыс. Набрать бы на четвертинку…

Заметив Агнешку, он застыл, разинув рот.

— В следующий раз я научу вас стоять по стойке смирно, игрочки, — бросает небрежно Балч, уже отойдя от колодца. И обращается к Агнешке. — Любознательная молодежь, как видите. Самообразование, урок арифметики: двадцать одно, шестьдесят шесть, тысяча…

А теперь перед ними маленькая сушильня слив, от которой тянет терпким запахом дыма. Возле входа что-то мелькнуло, вздрогнула захлопнутая дверка. Балч, видимо, удивлен; он скалит зубы в сердитой гримасе и ставит Агнешкины вещи на землю.

— Берите, — жестко бросает он. — Я отдохну.

— Виновата. Я забыла о вашем возрасте.

— Ты еще мой возраст оценишь, Агнешка.

— Не настолько, чтобы называть вас на ты. И вас поэтому попрошу о том же.

И тут она догадывается: он не задал взбучки картежникам, потому что чувствовал себя неловко из-за ее вещей. Тогда она перекидывает свой кретоновый мешочек через плечо и подымает чемодан и несессер. Флокс бежит к сушильне, лает на неплотно закрытую дверь. Балч подкрадывается к двери и внезапным рывком отворяет ее.

— Лёда, а ну, вылазь! С ума вы все сегодня посходили с этими прятками!

На мгновение он исчезает в темноте и, слегка подталкивая, выводит пухленькую, неровно покрашенную блондинку в претенциозном блестящем кимоно с черно-розовым узором искусно переплетенных завитушек.

— Шпионишь за мной! — слышит Агнешка яростный шепот Балча.

И такой же злобный мгновенный ответ:

— Лгун!

Однако тут же дамочка в кимоно изображает на своем лице соответствующую случаю кисло-сладкую улыбку и идет навстречу Агнешке с протянутой правой рукой. В левой руке у нее миска с черными сморщенными сливами. Блондинка быстро сыплет словами:

— Знаю, знаю! Мне только что сын рассказал… Нахвалиться не может! А я как раз за сливами на компот пришла… сын болей… Накладываю сливы, гляжу — ведет к нам солтыс долгожданную гостью. Пшивлоцкая, магистр Пшивлоцкая, вдова капитана. Пан Зенон, могу ли я…

— Не валяй дурака, Лёда, — перебивает ее Балч. И передразнивает: — Пан Зенон, пан… Чего притворяешься? И так всякий догадается. — И, обращаясь к Агнешке, говорит: — Поглядите, какова. Стесняется меня, омужичился, мол, я.

— Пан Зенон, — не сдается Лёда, пытаясь казаться веселой, — ну что за шутки! Вы ведь тоже образованный человек, у вас должность, положение…

Балч сплевывает сквозь зубы, машет рукой и бросается вперед.

Пшивлоцкая предпочитает не замечать его дерзостей. Нагнувшись, она заигрывает с Флоксом, гладит его и, шепелявя, как младенец, нашептывает ему всякие ласковые слова, выжидая, пока Балч подальше отойдет. Проявляя горячую отзывчивость, она силой вырывает у Агнешки несессер и даже пытается освободить ее от чемодана. Агнешка охлаждает ее пыл решительным и красноречивым взглядом.

— Не рыцарь наш солтыс. Мог бы и помочь вам.

— Вы же видели, что он все нес, — бесхитростно отвечает Агнешка. — А потом застеснялся.

— Ложный стыд.

— Смешно, конечно. Но типично для так называемых сильных людей.

— Вы такая молодая и уже разбираетесь в мужчинах?..

— Немного разбираюсь. Скорее, в людях вообще.

— Вы смело формулируете свои мысли.

— Стараюсь. Я не люблю… громких фраз. Предпочитаю искренность.

— Ну совсем как я! Мы, безусловно, подружимся.

Балч, отойдя на несколько шагов, оборачивается:

— Не верьте. Она у ж е вас терпеть не может. И боюсь, что из-за меня.

— Пан Балч! — отвечает Лёда. — Я с вами еще поговорю! И пожалуй, сделаю это прямо сейчас!

— С е й ч а с ты будешь делать то, что я прикажу. А поговорим мы вечером, как обычно. Когда твой сын уснет.

— Хам!

Это короткое, еле слышным шепотом брошенное слово прозвучало в ушах Агнешки как выстрел. Но Балч его не расслышал — не мог расслышать. С нависшей над их головами ветки клена с тихим шуршанием слетел одинокий листок. Краем глаза Агнешка видит, как под слоем пудры вздрагивает и покрывается темным румянцем щека Лёды Пшивлоцкой. Жалко ее и стыдно. Балч тем временем скрывается за углом длинного каменного строения. Через несколько секунд оттуда доносится его голос: