Джон Мильтон - Рай: Потерянный рай. Возвращенный рай

Нахмурясь мрачно, Враг ему ответил:
«Бесстыдно насмехающийся Ангел!
Ты знаешь, что умею я сносить
Страдания ничуть других не хуже;
Ты знаешь сам, как крепко я стоял
В бою, в котором гром к тебе на помощь
Пришел и поддержал твое копье,
Без этого не страшное нимало!
Из слов твоих, как прежде, вижу я,
Насколько ты в делах войны несведущ:
Не понимаешь ты, что верный вождь,
Недавно потерпевший неудачу,
Не станет всею силой рисковать,
Сначала сам опасность не измерив.
Для этого решился я один
Перелететь ужасную пустыню,
Чтоб высмотреть вновь сотворенный мир,
О коем Ад был полн различных слухов,
Надеясь лучший здесь найти приют
Для войск моих, измученных борьбою, –
Здесь, на земле, иль в воздухе вверху, –
Хотя б пришлось из-за владений новых
Еще раз испытать, что можешь сделать
Ты со своею всей нарядной ратью,
Которая пригодна лишь на то,
Чтоб вашему услуживать Владыке
На Небесах да сладко гимны петь,
Перед Его престолом пресмыкаясь,
На честный же едва ль способна бой».

Ему ответил быстро Ангел-воин:
«Сказать и тут же взять слова назад,
Назвать разумным бегство от страданий
И тут же в оправданье привести
Желанье отыскать приют для войска –
Все это обличает не вождя,
А гнусного лжеца, чья ложь открыта!
Себя ты смеешь верным называть –
Ты, Сатана? Какое оскверненье
Святого слова – верность! Но кому ж
Ты верен был? Своей мятежной шайке?
Толпе врагов? По телу и глава!
Из верности ль и твердой дисциплины,
Из долга ли присяги боевой
Вы отказали все в повиновеньи
Той Высшей Силе, признанной всем миром?
И ты, ханжа коварный, что теперь
Желаешь покровителем свободы
Казаться, – разве ты не больше всех
Вилял когда-то в Небе, пресмыкался
И обожал Небесного Царя,
В себе надежду тайную скрывая
Царить, Его низвергнув, самому?
Но вот что я скажу тебе, обманщик:
Беги туда, откуда ты бежал,
Иль, если ты еще в теченье часа
Покажешься в святых пределах этих,
Тебя я, в яму адскую в цепях
Низвергнув, припечатаю так крепко,
Что больше ты не будешь преступать
Затворов, для тебя чрезмерно слабых».

Так он грозил, но Сатана, угроз
Не убоясь и яростью пылая
Еще сильней, надменно возразил:
«Ты о цепях тогда толкуй, надменный
Привратник-Херувим, когда я буду
Твой пленник; впрочем, ранее того
Тягчайшее почувствуешь ты бремя
От рук моих сильнейших, хоть и носишь
Ты на крылах Небесного Царя
И с равными тебе, к ярму привыкнув,
Впрягаешься охотно в колесницу
Победную, в которой, торжествуя,
Он шествует по звездной мостовой».

Пока он это говорил, зарделся
Огнем пурпурным ангельский отряд
И полукругом, точно полумесяц,
Сомкнулася фаланга, наклонив
Ему навстречу копья. Так Цереры
Густое поле, зрелое для жатвы,
Волнуясь, груз колосьев наклоняет
Туда, куда их бурный ветер гнет,
А земледелец мучится тревогой,
Боясь, чтоб вместо зерен дорогих
Для молотьбы солома не осталась.
С другой же стороны, готовый к бою,
Стоял, собрав все силы, Сатана,
Отважно размахнувшись, неподвижный,
Громадный, как Атлант иль Тенериф.
Он упирался в тучи головою,
На шлеме у него пернатый ужас
Грозою веял, а в руке он нечто
Похожее в одно и то же время
На щит и на громадное копье,
Сжимал. Дела ужасные могли бы
Свершиться здесь: не только б Рай погиб,
Но, может быть, и звездный свод небесный
Крушенье б потерпел, и все стихии
Смешались бы в ужасном столкновеньи,
Когда б Предвечный не предупредил
Ужасную ту битву, золотые
Весы свои поставив в Небесах,
Которые мы видим ныне между
Астреею и Скорпионом; Он
На тех весах все взвешивал созданья
Свои, когда творил, – и шар земной,
И воздух, чтоб дать им равновесье,
Впоследствии ж все взвешивал событья,
Сраженья все и царства; и теперь
Две тяжести на тех весах Он взвесил:
Последствия от бегства Сатаны
И, против них, исход той страшной битвы,
И быстро вверх взвилась вторая чаша
Под коромысло. Гавриил, узрев
То знаменье, сказал Врагу поспешно:

«Твою я силу знаю, Сатана,
Как знаешь ты мою. Та и другая –
Не наши: Небом нам они даны.
Итак, безумно было б нам гордиться
Тем, что оружьем можем сделать мы:
Не больше это, чем позволит Небо
Тебе иль мне, хоть я теперь вдвойне
Могуч, чтоб в грязь втоптать тебя. Чтоб в этом
Ты убедился, посмотри туда,
Прочти свой жребий в знаменьи небесном,
Где взвешен ты; там видно, как ты легок.
Как будешь слаб, сопротивляясь мне».

Враг посмотрел, свою увидел чашу,
Поднявшуюся вверх, – и больше спорить
Не стал; бежал он с ропотом глухим,
И с ним бежали все ночные тени.

Едва с востока утро золотое
Приблизилось на розовых стопах,
Жемчужною росой обрызгав землю, –
Как уж Адам проснулся, ибо сон
Имел он легкий, порожденный чистым
Пищевареньем, испареньем нежным
От скромной пищи; шелеста листов
Иль шепота ручья под нежной дымкой
Тумана предрассветного, когда
Аврора хочет распустить свой веер,
Иль пенья пташек утренних в кустах
Довольно было, чтобы он проснулся.
Тем более он удивлен был, видя,
Что Ева не проснулась: беспокойно
Она дышала, кудри разметав,
С горящими щеками. Приподнявшись,
Влюбленным взором, с нежностью сердечной,
Смотрел Адам на эту красоту,
Которая и в сне и в пробужденьи
Была особой прелести полна.
Затем он кротким голосом, подобно
Зефиру, обвевающему Флору [113] Флора – римская богиня цветов, отождествляется с греческой Хлоридой, супругой Зефира, бога западного ветра. ,
Ее руки коснувшися, сказал: