Джон Мильтон - Рай: Потерянный рай. Возвращенный рай

Так говоря, супруга обнимала
И плакала от радости она,
В восторге от его столь благородной
Любви, что он готов из-за нее
Понесть и Божий гнев, и кару смерти.
В награду (за угодливость такую
Злосчастную такая и награда
Прилична) искусительных плодов
Она дала ему с той ветки вдоволь,
А он не постеснялся их поесть,
Хоть знал, что делать этого не должен;
Он не обманут был, но обольщен,
Вполне поддавшись чарам женской ласки.
Вновь задрожала внутренность Земли,
Как будто вновь страданья ощутила,
И снова вся природа восстонала;
Стемнело небо, прокатился гром,
И капли слез с Небес упали грустно;
Свершился первородный смертный грех!
Адам на то не обращал вниманья –
Ел досыта; и Ева не страшилась
Свой повторить проступок, чтоб смягчить
Сообществом супруга преступленье.
И вот, как бы опьянены вином,
Они в блаженстве плавали, и в грезах
Казалось им, что в них уж расцвела
Божественность и на могучих крыльях
Возносит их над жалкою землей.
Но лживый плод совсем не в этом виде
На них свое влиянье показал:
В них возбудил он плотские желанья;
Адам на Еву похотливо стал
Смотреть – она ему платила тем же;
Горели оба страстью. Наконец
Адам ей так сказал в шутливом тоне:

«Я вижу, Ева, что твой вкус хорош,
Изящен; вкус же в доброй мере – мудрость:
Ко всякому сужденью прилагаем
Мы это выраженье, веря Небу.
Хвалю за угощенье: ты сегодня
Прекрасно позаботилась о нем.
Мы много потеряли, не вкушая
Доныне этих сладостных плодов,
И вкуса настоящего не знали.
Коль вещи запрещенные всегда
Так хороши, то пожалеть нам надо,
Что дерево одно лишь, а не десять
Запрещены. Однако же теперь,
Насытясь, нам с тобой подумать надо,
Как трапезу прекрасную такую
Достойною забавой увенчать.
С тех пор как в первый раз тебя я встретил
И в жены взял, ни разу не была
Краса твоя такою совершенной,
Не возбуждала так во мне желанья
Тобою насладиться, ты милей
Сегодня, чем когда-нибудь, – конечно,
Благодаря чудесному плоду».

Так он ей молвил, взором и руками
Любовные намеренья свои
Ей выражая; Ева понимала
Его вполне, и взор ее горел.
Взяв за руку жену, ее к скамейке
Тенистой он повлек, над коей крыша
Ветвей зеленых низко наклонялась, –
Он вел, и не противилась она.
Покрыто было ложе все цветами:
Фиалки, асфодель и гиацинт –
Земли цветущей нежная одежда –
Его устлали густо; здесь они
Любви утехой щедро насладились,
Запечатлели грех совместный свой
И долго пылкой страстью утешались,
Пока не погрузились оба в сон,
Утомлены любовною игрою.
И скоро сила лживого плода,
Которая веселыми парами
Их душу обольстила и ввела
Их внутренние силы в заблужденье,
Вся испарилась, и тяжелый сон,
Рожденный нехорошими мечтами,
Обремененный совестью нечистой,
Покинул их. Проснулися они,
Не отдохнув, взглянули друг на друга
И сразу увидали, как открылись
У них глаза и как темно в душе.
Невинность, им служившая завесой,
Собою заслонявшей знанье Зла,
Исчезла; их спокойствие, сознанье
Их правоты, природная правдивость
И честь, их окружавшая, – исчезли;
Остался обнаженным грешный стыд:
Лишь он их покрывал, своим покровом
Еще ужасней обнажая их.
Так некогда потомок мощный Дана,
Самсон [153] Самсон – ветхозаветный Судья – герой, прославившийся своими подвигами в борьбе с филистимлянами. История его обмана Далилой излагается в Книге Судей (16: 19). , могучий Геркулес, восстав
От ложа филистимлянки Далилы
Позорного, проснулся, потеряв
Красу своих кудрей и с ней всю силу.
Утратив добродетель всю свою,
Безмолвно, со смущением на лицах,
Они сидели долго, как немые,
И наконец Адам, хотя смущен
Не меньше Евы, так сказал печально:

«Не в добрый час склонила ты свой слух
К словам червя фальшивого, о Ева,
Который у кого-то научился
Подделаться под голос человека:
Он лживо возвышенье нам сулил,
А верно лишь одно паденье наше!
Действительно, открылись наши очи,
Узнали мы Добро и Зло – и что же?
Добро утратив, Зло мы обрели!
Печален плод познанья, если в этом
Его вся суть: нагими нас с тобой
Оставил он, невинности, и чести,
И чистоты, и верности лишил
И запятнал природные все наши
Достоинства; на лицах наших он
След наложил позорный сластолюбья,
Откуда много Зла произойдет
И кончится стыдом, что Злом зачато.
Как покажу теперь свое лицо
Я Богу или Ангелам, которых
Так часто я с восторгом созерцал?
Их образы небесные отныне
Своим сияньем будут ослеплять
Земное существо мое: не в силах
Их лицезренье вынесть буду я!
О, если бы в уединеньи диком
Мне вечно жить в каком-нибудь лесу,
Где ветви бы дерев не пропускали
Ни света звезд, ни солнечных лучей
И покрывали б все густою тенью,
Подобно тьме вечерней! Вы меня
Покройте, сосны! Кедры-исполины,
Ветвей своих бесчисленных стеной
Меня загородите, заслоните,
Чтоб больше их не видеть никогда!
Теперь пойдем с тобою в нашем горе
Поищем, чем бы лучше нам прикрыть
На первый раз хоть эти наши части,
Которые нам кажутся стыдней
Всех прочих и для взора неприличней;
Быть может, здесь мы дерево найдем,
Которого широких, мягких листьев
По нескольку сошьем и опояшем
Вкруг наших чресл, чтоб средние те части
Прикрыть, затем чтоб гость наш новый, стыд,
Там не сидел и нам не слал упреков».

Такой совет он дал; в густую чащу
Они вдвоем пошли и вскоре там
Нашли одно из фиговых деревьев [154] …Нашли одно из… деревьев… из тех, что в Малабаре и Декане индийцы знают и поныне… – речь идет о так называемых мангровых деревьях, растущих в разных тропических странах. –
Не то, чьи громко славятся плоды, –
Из тех, что в Малабаре и Декане [155] Малабар и Декан – страны в Индии.
Индийцы знают и поныне: ветви
Оно распростирает в ширину
И, наклонясь, они пускают корни,
Из коих вновь дочерние деревья
Толпой вкруг древа-матери растут;
Так на колоннах этих создается
Высокий свод тенистый, а меж них
Блуждает эхо, и пастух индийский,
Полуденного зноя избегая,
В прохладную туда приходит тень
И загоняет стадо в промежутки,
Прорубленные в чаще той густой.
С таких дерев они собрали листья,
Широкие, как амазонок щит,
И, кое-как их сшив, вкруг чресл надели –
Покров напрасный, если им они
Свой грех и грозный стыд прикрыть мечтали!
На прежнюю нагую славу их
Так не похож он был! Подобный пояс –
Из перьев лишь – носили дикари
В Америке, когда она открыта
Была Колумбом; дикие, нагие,
Они среди дерев по островам
И по лесистым берегам блуждали.
Так нарядившись и свой стыд отчасти
Прикрыв, как им казалось, но в душе
Не чувствуя нимало облегченья,
Уселись рядом Ева и Адам
И стали плакать; и не только слезы
Из глаз струились – худшая внутри
В душе у них забушевала буря:
Проснулись страсти, ненависть и гнев,
Сомненье, недоверье, несогласье
И потрясли до глубины их душу –
Когда-то область мира, а теперь –
Обитель беспокойства и тревоги;
Рассудок власть над ними потерял,
И слов его не слушала их воля,
И взяли страсти чувственные верх
Над разумом и власти домогались,
Стремясь над высшим низшее поставить.
И вот Адам, расстроен, с искаженным
Лицом и в новом необычном тоне
Возобновил прервавшуюся речь: