Джон Мильтон - Рай: Потерянный рай. Возвращенный рай

«Владычица, не удивляйся – если
Способна удивляться ты, сама
Первейшее, единственное диво, –
И это небо кротости, твой взор,
Ты не вооружай досадой гневной
За то, что я дерзаю любоваться
Тобой, забыв благоговейный страх,
Внушаемый тобою и приличный
Особенно в уединеньи этом.
Чудеснейшим являешься подобьем
Ты твоего чудесного Творца!
Любуется тобою все живое,
В дар данное тебе; пред красотой
Небесною твоею с обожаньем
Склоняется, узрев ее, весь мир!
Но в этом месте замкнутом и диком,
Меж грубыми зверями, кто же может
Хотя бы вполовину оценить
Красы твоей всю прелесть, исключая
Единственного мужа (что же значит
Один?), когда достойна ты царить
Среди богов богинею, которой
Бесчисленные Ангелы служили б,
Как свита ежедневная твоя!»
Так льстил ей искуситель, предисловье
Начав к своим речам; и в сердце Евы
Нашли дорогу льстивые слова,
Хоть голосу она весьма дивилась.
Не без смущенья молвила она:

«Что это значит? Речью человека
Мне говорит животное, со смыслом
Таким же человеческим в словах!
Я знала, что по крайней мере речи
Господь лишил животных, сотворив
Немыми их и слов членораздельных
Не дав им; что касается ума,
Я сомневалась: много разуменья
Во взорах их я видела, а также
В их действиях различных. Ты, змея,
Хитрее прочих тварей всех, я знаю;
Но чтобы речью человечьей ты
Владела, я никак не ожидала.
Удвой же это чудо, расскажи,
Как из немой ты стала говорящей
И почему так дружески ко мне
Относишься, одна из всех животных.
Скажи: вниманья стоит твой рассказ!»

Ей отвечал коварный искуситель:
«Легко мне, повелительница мира,
Блистательная Ева, рассказать,
Что ты велишь, и всем твоим веленьям
По праву подчиняться мы должны.
Сперва была я прочим всем животным
Подобна, что питаются травой,
Которую ногами попирают,
И были мысли грубы все мои
И низки так же, как и эта пища.
Я различала только пищу, пол
И прочее подобное – о высшем
Я ни о чем помыслить не могла.
Но вот однажды, по полям блуждая,
Увидела я дерево вдали,
Чьи ветви наклонялися под ношен
Плодов румяных, дивно золотистых.
Я ближе подползла, чтоб посмотреть, –
И вот с ветвей повеял вкусный запах,
Ласкавший вкус мой; мне он был приятней,
Чем аромат сладчайшего укропа,
Чем молоко с сосцов овец иль коз,
Что капает по вечерам обильно,
Не всосано ягненком иль козленком,
Играющим вкруг матери. Во мне
Зажглось желанье страстное отведать
Плодов тех чудных, и решилась я
Желанье то немедленно исполнить.
Советники властительные – голод
И жажда – лишь ускорили решимость
Мою достать соблазна полный плод
И остроту моим стремленьям дали,
И, мшистый ствол обвив, полезла я
Наверх: плоды так высоко висели,
Что их насилу б мог достать Адам.
Стояли там вокруг другие звери,
И с завистью, как я, они взирали
На те плоды, но не могли достать.
Среди ветвей высоких очутившись,
Где в изобильи было то, к чему
Стремилась я, – срывать я жадно стала
И есть плоды; дотоле никогда
Не ощущала я такой отрады
Ни от еды, ни от питья. Насытясь,
Заметила я вскоре, что во мне
Какая-то свершилась перемена
Чудесная: рассудок мой возрос,
А с ним явилась и способность речи,
Хотя остался прежним облик мой.
С тех пор высоким и глубоким думам
Я начала все чаще предаваться
И мыслить всеобъемлющим умом
О Небе, о Земле и о предметах
Всех видимых на них и между ними;
Хорошим я, прекрасным все нашла –
Но все, что хорошо, все, что прекрасно,
В божественном я образе твоем,
В небесном красоты твоей сияньи
Нашла объединенным. Нет тебе
Подобной или равной! Потому-то
Я и пришла, хоть, может быть, некстати,
Сюда, чтоб любоваться на тебя
И восхвалять тебя, кого по праву
Владычицей считают всех творений,
Миродержавной нашей госпожой!»

Так хитрая змея ей дерзко льстила;
А Ева, ей все более дивясь,
Промолвила в ответ неосторожно:

«Змея, твоя чрезмерная хвала
Невольное сомненье мне внушает
В достоинствах чудесного плода,
Так на тебе сказавшихся впервые.
Но где же это дерево растет?
Далёко ли отсюда? Ибо много
Господь в Раю деревьев насадил
Различных: многих мы еще не знаем –
Такое их обилье здесь растет;
Нетронутый, запас плодов великий
Висит на них, не портясь, до поры,
Когда людей на свете больше станет
И большее число рабочих рук
Освободит от бремени природу».

Лукавый уж ей радостно ответил:
«Владычица, нетруден путь туда
И недалек: пройти нам стоит только
За тот ряд мирт, по берегу ручья,
Сквозь группу мирр цветущих и бальзамных
Деревьев. Если хочешь, то тебя
Я проведу туда легко и скоро».

«Веди», – сказала Ева. И лукавый,
Виясь и выпрямляясь с быстротой,
Повел ее туда, на Зло проворный.
Надеждой окрыленная, змея
Сверкающий свой гребень поднимала,
Подобный тем блуждающим огням,
Что из паров сгущенных возникают
Над жирной почвой влажного болота,
В сыром, холодном воздухе ночном
Воспламеняясь от его дрожанья;
В них, говорят, вселяется злой Дух,
И, светом их обманчивым мерцая,
Спешит ночного спутника сманить
С дороги в лужи темные и ямы,
Где гибнет он – и некому помочь.
Так злобная змея сверкала ярко
И Еву, мать доверчивую нашу,
Вслед за собой вела в обман коварный,
Ко Древу знанья, корню наших зол!
Его увидев, Ева так сказала:

«Напрасно мы пришли сюда, змея;
Мне это бесполезно, хоть и много
Плодов я вижу. Свойствам их полезным,
Коль хочешь, верь сама; они, конечно,
Чудесны, если могут совершить
Великое такое превращенье.
Но к этому мы дереву никак
Не смеем прикоснуться, ни отведать
Его плодов. Господь так повелел,
И было то веленье – глас единый
Из уст Его; во всем же остальном
Живем мы лишь по собственным законам,
И разум наш – единый наш закон».

Ей искуситель отвечал коварно:
«Вот как! Господь вам, значит, не дозволил
Вкушать плоды со всех дерев в саду,
Хоть господами в мире вас поставил?»

Ему, еще свободна от греха,
Сказала Ева: «Есть Он разрешил нам
Со всех дерев; одно лишь это древо
Прекрасное изъял Он и сказал:
“С него не ешьте и не прикасайтесь
К плодам его, дабы не умереть”».

Едва она промолвила свой краткий
Ответ, как искуситель, осмелев,
Чтоб показать любовь свою и ревность
На пользу человека, как бы видя
Обиду, нанесенную ему,
И воспылав негодованьем страстным,
Ударился в иную хитрость: начал,
Как бы в смущеньи, извиваться он,
Как бы стараясь сохранить приличье,
И принял вид торжественный, как будто
Речь важную сбираясь повести.
Как в древности оратор знаменитый
В Афинах или в Риме, где цвело
Великое когда-то красноречье,
Печально замолчавшее с тех пор,
Готовясь к речи важной и серьезной,
Сбирал свои все силы, выдавая
Лишь жестами безмолвное волненье
Свое, и, наконец заговорив,
Пускал высоких слов потоки быстро,
Без предисловий, чтоб не замедлять
Свое стремленье к истине и праву, –
Так искуситель, воодушевись,
Во весь свой рост поднявшись, страстно начал: