Джон Мильтон - Рай: Потерянный рай. Возвращенный рай

Так патриарх людей сказал; а Ева,
Упорствуя, хоть и с покорным видом,
На то ему промолвила в ответ:

«Итак, согласен ты, хоть осторожность
Советуешь, – в особенности вижу
Я это из твоих последних слов,
Что искушенье, если мы не будем
Искать его, врасплох застать нас может.
Тем более охотно я иду;
Не думаю притом, чтоб Враг столь гордый
Ко мне, слабейшей, к первой подошел:
Тем с большим он позором отступил бы».

Сказавши это, из руки супруга
Она освободила нежно руку
И, будто нимфа Делии [142] Делия – одно из прозвищ Дианы, богини охоты, по месту ее рождения (остров Делос). , легка,
Как ореада [143] Ореада – нимфа гор. иль дриада [144] Дриада – лесная нимфа. , быстро
В кусты порхнула; Делии самой
Она была, однако, грациозней
И величаво, как богиня, шла,
Но без колчана и без стрел, имея
Садовые орудья лишь с собой –
Продукт искусства грубого, простого,
Не знавшего огня, иль, может быть,
Их принесли ей Ангелы в подарок.
Подобною Палесе [145] Палес – богиня скотоводства. иль Помоне
В красе своей являлася она –
Помоне, убегавшей от Вертумна [146] Вертумн – древнеиталийский бог времен года и их различных даров, влюбленный в Помону, богиню плодов. ,
Иль молодой Церере, Прозерпину
Еще от Зевса не зачавшей. Муж
Следил за нею долго пылким взором,
Желая, чтоб осталася она,
И повторяя просьбы возвратиться
Как можно поскорее; а она
На это каждый раз ему сулила
К полудню вновь уже в беседке быть
И все там приготовить для обеда
И сна послеобеденного. Ах,
Несчастная, обманутая Ева!
Возврата нет тебе, другой исход
Тебе грозит! Ты с этого мгновенья
Не будешь больше сладкого иметь
Обеда, ни здорового покоя!
Уж меж цветов душистых и кустов
Тебя погибель ждет с коварством адским,
Дабы пресечь тебе твой путь беспечный
Иль отпустить назад тебя, лишив
Невинности, и верности, и счастья!
Уже с рассвета, в образе змеи,
Пустился Враг на поиски повсюду
Четы, еще единственной, людей,
В которых род людской весь заключался,
Наметив их добычею себе.
Искал во всех полях он и беседках,
Во всех местах красивейших бродил,
Где ради удовольствия сажали
Они растенья разные, – искал
Обоих, но мечтал, удачи ради,
Без мужа Еву повстречать, – на это
Однако, не надеясь как на редкость.
Вдруг видит он, что выше всех надежд
Сбываются его желанья: Ева
Стоит в кустах одна, окружена,
Как облаком, цветочным ароматом,
Наполовину скрытая в ветвях
Меж ярких роз цветущих, поминутно
К ним нагибаясь, чтобы поддержать
Цветы, которых пестрые головки –
Пурпурные, лазурные, златыми
Усеянные крапинками, – вяло
Висели вниз на тонких стебельках:
Заботливо она их поднимала,
Стеблями мирт подвязывая их, –
Сама цветок прекраснейший, беспечно
Забыв себя и от опоры лучшей
Своей вдали, пред близкой, страшной бурей.
Пошел он к ней навстречу, пробираясь
Сквозь чащу кедров, сосен, стройных пальм,
Виясь меж ними смело, то скрываясь
В густой траве, то выходя на свет
Меж деревец и кустиков цветущих,
Что Ева насадила вдоль ручьев.
Прекрасно было это место Рая –
Роскошнее всех сказочных садов
Ожившего Адониса [147] Адонис – прекрасный мифический юноша; погиб на охоте, сраженный вепрем. Он был символом весны; в честь его в Греции и Риме существовали празднества, продолжавшиеся два дня во время весеннего равноденствия: в первый день вспоминалась его гибель, а во второй – его воскресение, причем, между прочим, выставлялись сосуды со скоро увядающими растениями (Адонисовы сады). иль славных
Рощ Алкиноя, где Лаэртов сын
Гостил, иль тех садов, существовавших
Уже не в сказках, где премудрый царь [148] Премудрый царь – Соломон.
С прекрасною египетской невестой
Любовные утехи находил.
Враг любовался этим дивным местом,
Но более – хозяйкою его.
Так, если город густонаселенный
Домов громадой тесной давит нас
И водостоки воздух заражают
И вдруг мы летним утром из него
В окрестности выходим, где ласкают
Наш взор вокруг веселые деревни
И фермы, все нам нравится вдвойне:
И запах трав, и сена ароматы,
Стада коров, и пастбища, и каждый
Вид свежий сельский, каждый сельский звук;
А если мимо легкою стопою,
Как нимфа, дева милая пройдет,
Из-за нее все, что казалось мило.
Для нас еще становится милей,
А более всего – сама та дева,
И вид ее – верх радости для нас.
Так и Змея с восторгом созерцала
Цветущий сад, приют прекрасный Евы,
Которая в столь ранний час одна
Трудилась здесь. В красе своей небесной,
Прелестная, как Ангел, но нежнее
И женственней, в невинности своей
И грации во всех своих малейших
Движениях и действиях, – она
Его коварству страх благоговейный
Внушала, отнимая у него
Решимости всю силу и отвагу.
Он, Зло само, от собственного зла
Как будто отрешился и на время,
Остолбенев, стал добр, обезоружен
От злобы, от коварства и вражды,
От зависти и мстительности. Впрочем,
Ад, что всегда внутри его горел,
Хотя бы в Небесах он находился,
Его восторги скоро прекратил
И возбудил тем злейшие в нем муки,
Чем больше видел он, что не ему
Блаженство уготовано. И, быстро
Собравши весь свой гнев, он подкрепил
Себя злорадно мыслями такими:

«Куда вы, думы, завлекли меня!
Каким волненьем сладким побудили
Забыть, зачем пришел я в этот край!
Нет, не любовь, а ненависть пусть вечно
Кипит во мне; нет, не надежда Рая
Для Ада, не надежда испытать
Здесь радости – лишь радость все разрушит,
Оставив только радость разрушенья, –
Вот все, что мне осталось! Упустить
Могу ли улыбающийся случай?
Вот женщина – одна, всем нападеньям
Доступная; муж – сколько вижу вкруг –
Далек; его скорей бы я боялся:
Умом он выше, мужествен и крепок
И как герой сложен, хоть из земли, –
Небезопасный враг мне; не подвержен
Притом и ранам он, не так, как я.
Так я унижен Адом, так ослаблен
Страданьями в сравненьи с тем, чем в Небе
Я был! Она ж – божественно прекрасна,
Любви богов достойна; не страшна –
Лишь красотою страх она внушает.
Поэтому не с ненавистью явной
Я к ней теперь приближусь, а под маской
Любви – вот верный путь ее сгубить».

Так говорил Враг человека, в теле
Змеи сокрытый, злой ее жилец,
И путь свой он направил ближе к Еве –
Не мелкими зигзагами, как прежде,
Не пресмыкаясь низко по земле,
Но на хвосте поднявшись, опираясь
На обороты свернутых кругов,
Которые лежали друг на друге
И поднимали голову его
С гребнём; глаза горели, как карбункул,
Зеленая же шея с золотистым
Отливом возвышалась меж извивов
Спирали, волочившейся в траве.
Красив был вид его; не появлялось
Нигде змеи красивейшей с тех пор:
Ни те, в которых Кадм и Гермиона
В Иллирии когда-то превратились [149] …Ни те, в которых Кадм и Гермиона в Иллирии когда-то превратились… – здесь у Мильтона Гермиона смешивается с Гармонией, супругой Кадма. Зевс дал Кадму в супруги Гармонию, с которою Кадм царствовал в основанном им городе Кадмее (впоследствии Фивах); затем Кадм сделался царем в Иллирии и, оставив власть своему сыну, превратился в дракона, как и жена его, и оба они переселились в елисейские поля. ,
Ни боги Эпидавра [150] Эпидавр – город в Арголиде; там находился храм Эскулапа с культом священных змей. , ни змея,
В которую Юпитер превратился,
С Олимпией в Аммоне забавляясь,
Ни та, чей образ принял он тогда,
Когда он славу Рима, Сципиона [151] Сципион (Публий Корнелий Сципион Африканский; ок. 234–183 до н. э.) – о происхождении Сципиона Великого, знаменитого победителя Ганнибала при Заме, ходили разные чудесные слухи. Говорили, например, что его мать Олимпия родила его от Юпитера, который посещал ее в образе огромного змея. ,
Как бог Капитолийский, породил.
Сперва он боком тихо подползает,
Как некто, робко ищущий приема,
Страшась своим приходом помешать,
Иль как корабль у мыса или устья,
Ведомый в гавань штурманом искусным,
Под ветром курс меняет много раз
И паруса то спустит, то распустит, –
Так он кружил извилистым путем,
Играя в изворотах перед Евой,
Чтоб взор ее привлечь; она ж, трудясь,
Хоть шелест листьев слышала, однако
Змеи не замечала по привычке
Не обращать вниманья на зверей,
Пред ней игравших часто и послушных
Ей более, чем стадо превращенных
Цирцеи зова слушалось [152] …стадо превращенных Цирцеи зова слушалось – волшебница Цирцея превратила часть спутников Одиссея в свиней («Одиссея», глава 10). . Но вот
Он стал смелей и прямо перед Евой
Без зова встал, как бы любуясь ею,
Свой гребень нагибал и выставлял
Блеск гладкой шеи, голову склоняя,
Вилял хвостом, лизал ее следы
И наконец немым тем поклоненьем
Заставил Еву на его игру
Взглянуть. Тогда, обрадован вниманьем
Ее, вдохнул он голос свой змее
И, языком заговорив змеиным,
Так искушенье хитрое повел: