Мишель Монтень - Путевой дневник. Путешествие Мишеля де Монтеня в Германию и Италию [litres]

В первый день марта я был на стоянии в церкви Святого Сикста. Проводивший службу священник помещался за главным алтарем, лицом к народу: позади него никого не было. В тот же день туда явился папа, поскольку за несколько дней до того он спровадил из этой церкви монахинь, которые обосновались там в уединении [452], и весьма прекрасным приказом собрал туда на жительство всех бедняков, которые нищенствовали в городе [453]. Кардиналы дали каждый по двадцать экю, чтобы участвовать в этом торжестве с шествием, а также были сделаны исключительные пожертвования другими частными лицами. Папа выделил на этот приют для бедных пятьсот экю в месяц.

В Риме довольно много частной набожности, а также религиозных братств, где наблюдаются изрядные свидетельства благочестивого рвения. Народ же в большинстве своем мне кажется менее набожным, чем в добрых городах Франции, хотя в нем гораздо больше церемонности: по этой части они подчас доходят до крайности. Вот тому два примера, рассказываю как на духу. Некто лежал в постели с куртизанкой, и вот, когда они свободно предавались своему занятию, в полночь прозвонили Аве Мария: девица внезапно соскочила с постели на пол, пала на колени и стала творить молитву. Когда же она была вместе с другим [клиентом], в дверь вдруг со стуком ввалилась «мамаша» (у молодых там есть старые наставницы, которые им вроде матерей или теток) и в гневе сорвала с шеи сказанной девицы снурок с образком Богоматери, дабы не осквернить ее мерзостью греха: молодая очень сокрушалась, из-за того что забыла снять его с шеи, как привыкла.

В тот день на богослужении присутствовал также посол Московита [454],одетый в пунцовую мантию, сутану из золотой парчи и отороченную мехом шапку, напоминающую ночной колпак, тоже из золотой парчи, под которой у него была скуфейка из серебряной ткани. Это уже второй посол от Московита, приехавший к папе. Первый был во времена папы Павла III. Тут полагают, что ему поручено побудить папу вмешаться силой своего авторитета в войну, которую король Польши затеял с его государем: дескать, ему первому придется сдерживать натиск Турка [455], а если сосед его ослабит, то он будет не способен к этой другой войне, которая настежь распахнет Турку окно, позволив ему добраться и до нас; а за это он предлагал еще больше уменьшить количество религиозных расхождений, которые имеются у него с Римской церковью. Посла поселили у Кастеляна [456](как и того, что приезжал сюда во времена папы Павла) и содержали за папский счет. Он очень настаивал на том, чтобы не целовать ноги папы, а только правую руку, и сдался лишь после того, как ему засвидетельствовали, что и сам Император подчинялся этой церемонии, потому что примера королей ему было недостаточно. Он не знал ни одного языка, кроме своего собственного, и явился сюда без толмача. У него было всего трое-четверо человек сопровождения, и он говорил, что добирался через Польшу с большой опасностью и переодетый. Его народ настолько несведущ в здешних делах, что он привез в Венецию письма своего государя, адресованные великому наместнику Венецианской области [457]. Спрошенный о смысле этого обращения [он ответил]: они, дескать, полагали, что Венеция находится во владениях папы, который посылает туда своих наместников, как в Болонью и иные места. Одному богу ведомо, как такое неведение понравилось тамошним распрекрасным господам. Он преподнес дары и там, и папе – соболей и черных лис, чей мех еще более редок и дорог.

6 марта осмотрел Ватиканскую библиотеку, которая расположена в пяти-шести залах, идущих чередой друг за другом. Там есть множество книг, привязанных к стоящим рядами пюпитрам; есть также книги в сундуках, которые были для меня открыты; много рукописей, а именно Сенеки и малые сочинения Плутарха [458]. Я видел замечательную статую славного Аристида [459]с прекрасной лысой головой, густой бородой, большим лбом и взглядом, исполненным кротости и величия: его имя высечено на очень древнем подножии; а также китайскую книгу, дикарского начертания, с листами из некоего более мягкого и просвечивающего материала, нежели наша бумага; поскольку эти листы не способны выдерживать состав чернил, то исписаны они только с одной стороны, и все двойные, сложены пополам и прошиты по обрезанному краю. Они [т. е. библиотекари] утверждают, что это всего лишь луб некоего дерева. Я видел там также обрывок древнего папируса, покрытый неведомыми письменами; это явно какое-то древесное лыко.

Я видел требник святого Григория, писанный от руки: год в нем не указан, но они [библиотекари] утверждают, что он передавался от него самого из рук в руки. Этот молитвенник почти такой же, как наши, и побывал на последнем, Тридентском, соборе, чтобы служить подтверждением наших обрядов. Я видел там книгу святого Фомы Аквинского с его собственноручными поправками; почерк плохой, мелкий, хуже, чем у меня . Item Библию, напечатанную на пергаменте, из тех, что Плантен недавно издал на четырех языках и которую король Филипп отправил этому папе, как он сам говорит в надписи на переплете [460]; оригинал книги английского короля Генриха, сочиненной против Лютера [461], которую он послал лет пятьдесят назад папе Льву Х, подписав собственной рукой, с этим прекрасным латинским двустишием, тоже собственноручным:

Я прочитал предисловия, одно обращенное к папе, другое к читателю: он там извиняется за недостаток учености и ссылается на свои военные заботы; этот язык хорош для схоластики.

Я осмотрел библиотеку без всяких затруднений; каждый может видеть ее и извлекает из этого, что пожелает, и она открыта каждое утро; ко мне приставили дворянина, который водил меня повсюду, чтобы я пользовался этим, как я захочу. В то же время отсюда уезжал наш посол, так толком и не повидав ее, и жаловался, что ему приходилось ради этого обхаживать кардинала Сирлето, главного библиотекаря [463], но, по его словам, он так и не получил возможности увидеть этого рукописного Сенеку, чего бесконечно желал. Меня же тут влекла фортуна, хотя я, основываясь на его свидетельстве, почитал сие предприятие безнадежным. Все дела, недоступные для других, становятся легки на обходном пути. У случая и своевременности имеются свои исключительные права, и они нередко предоставляют народу то, в чем отказывают королям. Любопытство подчас мешает само себе, и так же бывает с величием и могуществом.

Я там видел также Вергилия, написанного от руки буквами вытянутого узкого начертания и гораздо более крупными, нежели те, что мы видим здесь же в надписях эпохи императоров, примерно века Константина; в них есть что-то готическое, и они потеряли те квадратные пропорции, которые отличают старинное латинское письмо. Этот Вергилий подтвердил мою догадку, поскольку я всегда полагал, что четыре первых стиха, которые вставляют в «Энеиду», откуда-то позаимствованы: в этой книге они отсутствуют [464]. Имеются тут также Деяния апостолов, написанные очень красивыми золотыми греческими буквами, столь яркими и свежими, будто начертаны прямо сегодня [465]. Это мощный почерк, настолько полнотелый и выпуклый, что, если провести рукой по бумаге, можно почувствовать его толщину. Думаю, мы уже разучились так писать.