Мишель Монтень - Путевой дневник. Путешествие Мишеля де Монтеня в Германию и Италию [litres]

В доме с купальней имеется [изображение] Святой Девы с этой стихотворной надписью:

Невозможно перехвалить красоту и пользу метода, который они используют, чтобы возделывать горы вплоть до самой вершины, устраивая там большие кольцевые террасы в виде лестниц, которые опоясывают их вокруг, и укрепляя верх этих ступеней то камнями, то какой-нибудь другой облицовкой, когда земля недостаточно крепка сама по себе. Насыпная площадка этой террасы в зависимости от того, широка она или узка, засеяна зерном, а ее край в сторону долины, то есть ее периметр или охват, окружен виноградниками; и, наконец, повсюду, где нельзя ни найти, ни сделать ровное место, возле вершины, например, везде посажены лозы.

На балу у болонского дворянина одна женщина принялась танцевать, поставив на голову вазу, полную воды, и, держа ее все время крепко и прямо, сделала много очень смелых движений.

Врачи удивлялись, видя, что большинство французов пьют воду утром, а потом в тот же день принимают ванны.

В понедельник утром я оставался в купальне два часа, но не принимал душ, потому что мне взбрело в голову выпить три фунта воды, которые меня немного растревожили. Каждое утро я промывал там глаза, держа их открытыми под водой, отчего мне было ни хорошо, ни плохо. Думаю, что избавился от своих трех фунтов воды в купальне, потому что много мочился; а потел даже немного больше обычного и избавился от кое-чего другого. Как и в предыдущие дни, я чувствовал свое чрево более замкнутым, чем обычно, я принял, следуя приведенному выше рецепту, три грана маринованного кориандра, который помог мне выпустить много ветров, которыми я был переполнен, и еще кое-что. Но хотя я великолепно прочистил себе внутренности, там постоянно чувствовались покалывания, которые я приписывал скорее скоплению ветров, нежели чему-либо другому. Во вторник я оставался в купальне два часа, полчаса провел под душем и совсем не пил. В среду я провел в купальне полтора часа и примерно полчаса принимал душ.

По правде сказать, до настоящего времени, из-за того что я недостаточно знал этих людей и слишком мало общался с ними, я не заметил в них тех чудес ума и рассудительности, которые слава им приписывает. Я не видел в них никаких необычайных способностей и, наоборот, видел, как они восторгались и придавали слишком большое значение нашим маленьким преимуществам [692]. Тем не менее в тот же день несколько врачей, собравшись на консилиум, высказали важное мнение насчет одного молодого сеньора, г-на Паоло Чези (племянника кардинала с той же фамилией), который был на этих водах, и вот они пришли ко мне с просьбой, чтобы я выслушал их рассуждение и приговор, потому что он [сказанный сеньор] решил полностью довериться моему решению. Я тогда посмеивался про себя, но подобные вещи не раз случались со мной и здесь, и в Риме [693].

Я еще испытывал некоторое помрачение в глазах, когда старался читать или пристально смотрел на какой-нибудь ярко освещенный предмет. Больше всего меня тревожило, что это недомогание продолжается с того дня, когда впервые приключилось со мной возле Флоренции. Я чувствовал тяжесть в голове, будто что-то давило на лоб, без боли, но мои глаза будто заволакивало какими-то облаками, из-за чего я не мог смотреть вдаль, а видел лишь то, что вблизи; в общем, порой мое зрение мутилось, сам не знаю почему. С тех пор мигрени возвращались раза два-три, и в эти последние дни перерывы между ними становились больше, оставляя мне достаточно свободы действий; однако они вновь стали каждодневно случаться с тех пор, как я начал подставлять голову под душ; глаза опять стало заволакивать туманом, как было раньше, правда без боли и воспаления. То же самое случилось с моей головной болью, которую я не чувствовал целых десять лет до того дня, когда мигрень вернулась. Однако, опасаясь, как бы душ совсем не ослабил мне голову, я решил не принимать его. В четверг я принимал ванну всего час.

В пятницу, субботу и воскресенье я пропустил лечение, во-первых, из-за тех же опасений, а еще потому, что я чувствовал себя менее бодрым и у меня по-прежнему выходило изрядное количество песка. Впрочем, с головой было то же самое, я так и не привел ее в порядок, а в некоторые часы чувствовал даже ухудшение, которое еще больше усугублялось работой воображения.

В понедельник утром я выпил шесть с половиной фунтов воды тринадцатью стаканами из обычного источника и перед обедом отлил примерно три фунта никак не окрашенной чистой воды, а остальное – мало-помалу. Хотя моя голова болела не постоянно и не очень сильно, цвет лица у меня сделался довольно плохим. И все же я не испытывал ни неудобства, ни слабости, как порой случалось раньше; только смотреть было тяжело и зрение мутилось. В этот день на равнине начали жать рожь.

Во вторник на рассвете я пошел к источнику Бернабо и выпил шесть фунтов воды шестью стаканами. Прошел несильный дождь, я немного вспотел. Это питье взбодрило мне тело и хорошенько промыло мои внутренности, вот почему я не мог судить о том, сколько я жидкости отлил. Я мало мочился, но за два часа моча вновь обрела свой природный цвет.

Здесь можно найти пансион примерно за шесть золотых скудо в месяц; получаешь обособленную комнату со всеми удобствами, какие только пожелаешь, и вдобавок слугу, а если нет слуги, вас во многом обслуживает сам хозяин и приемлемо кормит.

До естественного окончания дня я излил всю выпитую воду. За обедом я пил только один раз, всего полфунта воды, и мало ужинал.

В среду, которая выдалась дождливой, я выпил семь фунтов обычной воды за семь раз; отлил ее вместе с тем, что выпил сверх того.

В четверг я принял девять фунтов, то есть семь за первый раз, а потом, уже начав ее отливать, послал за другими фунтами. Я ее всю отлил и за трапезой выпил очень мало. В пятницу и субботу сделал то же самое. В воскресенье устроил передышку.

В понедельник я выпил семь фунтов воды семью стаканами. Опять вышел песок, но меньше, чем когда я принимал ванну, – я видел, что такое случается со многими другими, одновременно. В тот же день я почувствовал в нижней части живота боль вроде той, которую я испытываю, когда у меня выходят камни, и у меня действительно вышел один, маленький.

Во вторник у меня вышел другой, и я почти могу ручаться, что эта вода обладает силой дробить их, потому что чувствовал большой размер некоторых, когда они спускались по каналу, а выходили мелкими кусочками. В этот вторник я выпил восемь фунтов воды за восемь раз.

Если бы Кальвин знал, что братья-проповедники называют себя министрами , он дал бы своим пасторам другое наименование [694].

В среду я выпил восемь фунтов восемью стаканами. И излил их из себя примерно за три часа наполовину в том же виде, в каком выпил, и своей природной окраски; затем, после ужина и в течение ночи, остальное – примерно полфунта рыжей и окрашенной.