Роки Каллен - До последнего вздоха

Ты сорвал пушистый одуванчик.

– Однажды мы оба выберемся отсюда, Элли.

– Мы оба выберемся отсюда, – повторила я, потому что иногда необходимо сказать что-то вслух, даже если ты не уверен, что это сбудется.

– Давай вместе подуем на этот одуванчик. – Глаза-блюдечки. Широкая улыбка. – Если все парашютики улетят, значит, наше желание сбудется.

Я отпрянула. Мне не хотелось дуть на цветок. Мне не хотелось зажмуривать глаза, делать глубокий вдох только ради того, чтобы открыть глаза и увидеть, что семена никуда не улетели, а остались на месте и посмеиваются над моими нереальными мечтами. У меня такое уже было. Я не хотела знать, что желание не сбудется. Но ты поднес цветок к моим глазам, горящим безумной и светлой надеждой, и начал обратный отсчет.

– Два.

Подожди.

– Один.

Закрываюглазаидуючтоестьмочипоканестановитсябольно.

Открываю глаза.

Семена-парашюты надежды взмыли в воздух.

Одуванчик стал совершенно лысым. Мы оба с улыбкой разглядывали его.

Август, я не очень хорошо помню, когда я вычеркнула тебя из своей жизни и забыла о наших обещаниях. Каждое новое воспоминание накрывает меня с головой, и я чувствую горечь сожаления. Я захожу в твой дом, поднимаюсь по лестнице. Дверь в твою комнату теперь закрыта, но меня это не останавливает.

Ты не ходишь в школу. Не выходишь из своей комнаты. Ты лежишь на полу среди устроенного тобою разгрома и смотришь в потолок. Я ложусь рядом. Когда я это вижу, у меня перехватывает дыхание. К потолку прикреплен холст.

Ты нарисовал меня так, словно я небо, а мои веснушки – созвездия. Ты нарисовал меня свободной, невиданной. Ты нарисовал меня, и мне хочется встать и дотронуться до каждого мазка. Когда я поднимаюсь на ноги, я замечаю бледные белые цифры в уголке.

День, когда ты нарисовал эту картину. И этот день был на прошлой неделе.

От этой мысли у меня что-то щекочется в груди: воспоминание или чувство, но я не могу поймать его.

Я тогда еще была жива. Ты нарисовал меня среди звезд, словно я могла сравниться с ними в красоте.

Магия,

в комнате Августа я замечаю небольшую записку, текст которой написан золотым фломастером и моим почерком. Я могу разглядеть только первую строчку.

Когда-то, давным-давно…

Мне следовало рассказать Августу правду о сказках со счастливым концом.

Но когда я вижу эту записку, я вспоминаю, что когда-то верила в магию.

И эта вера продолжила существовать, воплощенная в золотом цвете.

В магазинчике «У Шелдона» в центре города продавались золотые фломастеры. Они лежали на витрине, переливаясь ярким металлическим блеском, и их можно было протестировать на черной бумаге. Я ходила туда каждый день после школы, просто чтобы подержать фломастер в руке. Он совершенно по-особенному ощущался на бумаге, как будто я делала мазок кистью. Словно нежный поцелуй. Контраст между золотыми блестящими линиями и густой чернотой бумаги выглядел волшебно.

Я хотела овладеть твоей силой.

Я хотела, чтобы мои истории и слова пропитались переливающимся золотом и вырастили крылья.

Ручки были абсолютно обычными. Они лежали на пластиковой подставке, а на черной бумаге рядом с ними красовались ругательства, чьи-то инициалы и фривольные каракули. Городские детишки приходили сюда, чтобы побаловаться с новыми наборами ручек, но никто из них не умел пользоваться их магией. А я умела.

Фломастер стоил всего три доллара семьдесят девять центов. Но у меня и столько не было. В моем распоряжении имелись лишь две руки, пара глаз и одно сердце. Я вышла из магазина с фломастером в кармане. Я его украла.

Это было неправильно. И я это знала. Мне казалось, что из-за этого проступка у меня чесалась ладонь. Будучи уже старше, я оставила на прилавке деньги для Шелдона. Он не знал, что я украла фломастер, но это не имело значения. Я знала.

Я все равно им пользовалась.

Я писала им грустными ночами, когда хотела унять боль в сердце, и с его помощью создавала новые миры вместе с Августом.

От магии пощипывало кончики пальцев.

Пока линии не тускнели и не высыхали на бумаге, я могла держать твою силу, твою свободу в своих руках.

Мама,

мне была необходима эта магия, чтобы пережить то, что произошло позднее в том же году. Фломастер лежал у меня в рюкзаке, когда это случилось. Казалось, что половицы и дверные проемы пропитались злостью отца. Мы чувствовали ее повсюду, затаившуюся, голодную.

Как-то раз, когда мне было одиннадцать, отец работал допоздна и не должен был вернуться раньше полуночи. Когда я переступила порог дома, я увидела пакеты с продуктами. Пахло чем-то сладким.

– Мама, что…

Ты появилась у дверей кухни, на губах у тебя сияла улыбка. Твоя футболка была запачкана мукой. «Ты закончила четверть с одними пятерками, голубка. Это нужно отпраздновать». Под слоем косметики проглядывали старые синяки, но твои влажные глаза светились нежностью и теплом.

Несмотря на то что отца не было дома, я вошла медленно, прислушиваясь к скрипу деревянного пола и стараясь не выдать своей бурной радости и, таким образом, все не испортить. Ты почувствовала мои опасения: но не успела я и рта открыть, чтобы тебя отговорить, как в меня полетела горсть муки. Я опустила голову и посмотрела на белое пятно на своей футболке. Я подняла голову и увидела, как ты с невинным лицом машешь мне испачканной в муке рукой.

Меня разразило приступом смеха, и это было так неожиданно, что поначалу я даже закрыла рот рукой. Я кинулась на тебя.

И началась сахарно-мучная война. Мы вели себя совершенно нелепо и по-детски. Так прошел час. От тебя пахло жженым сахаром и всем тем, по чему я так сильно скучала. Наша кухня превратилась в усыпанную мукой и покрытую глазурью зону боевых действий, и пощады не было никому. Вместо каски на твоей голове был надет дуршлаг, а на моей – миска. Я находилась у одного края кухонного острова, а ты стояла на коленях у противоположного.

– Раз, два, три…

– Вперед! – сказала я, выпрыгивая из своего укрытия и хватая щедрую пригоршню муки, чтобы швырнуть ее в тебя. Ты изобразила ужас на лице, будто бы я застала тебя врасплох.

Ты бросила в меня конфету.

– Я еще до тебя доберусь! – пропищала ты голосом тролля, а потом встала, расставила руки в стороны и начала за мной гоняться. Пол был усыпан мукой, а у меня болели бока от смеха.

Мы не слышали ни как подъехала машина, ни как открылась дверь. Отец должен был быть на работе еще несколько часов. Мы считали, что маленький домик в конце Сансет-стрит полностью в нашей власти. Я хохотала, и тут внезапно почувствовала, что ты замерла.

И тогда я услышала нечто. Это было похоже на рычание, но исходило от человека. Я испугалась и посмотрела в сторону двери.