Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

Но Яари, в отличие от своего отца, похоже, совсем не знал доктора Беннет.

– Хорошо, – прозвучало из трубки. – Пусть он не в силах починить мой лифт, но приехать и посмотреть, в чем там дело, он может? Поставить, так сказать, «диагноз»? У нее, сказала она (и Яари ей поверил), есть множество друзей, пораженных Паркинсоном. И они тоже трясутся. Но голова у них работает.

– У моего отца голова тоже работает. Но, боюсь, не для вашего лифта.

Женщина из Иерусалима, похоже, потеряла терпение, разговаривая с человеком, который рассуждал как ребенок. Но он, Яари, ребенком не был. С чего она, эта доктор Беннет, взяла, что он станет разговаривать с ней об отцовских делах? И почему бы, в конце концов, старшему Яари самому не поговорить о них?

– … а ведь я, – говорила невидимая доктор Беннет в трубку, – а ведь я помню тебя еще ребенком…

– Меня? Ребенком?

– Да, Амоц Яари. Ребенком. Это было в моем доме в 1954 году, непосредственно после образования государства Израиль. Именно тогда и был установлен лифт. Твой отец привез тебя специально, чтобы познакомить со мной. Я полагаю, тебе было тогда лет семь.

– Восемь, – сказал он.

– Я дала тебе тогда большую порцию мороженого. Ну, теперь вспомнил?

«Целую порцию мороженого? – подумал изумленный Аяри. – И большую…»

Вслух же он произнес:

– Уважаемая доктор Беннет. Должен вас огорчить – я ничего не помню, но я вам верю, – и он рассмеялся, сдаваясь. – Если так оно и было, и вы мне, восьмилетнему, в 1954 году дали порцию мороженого, тогда скажите мне, пожалуйста, чего вы хотите от меня сейчас? Одно я знаю точно – починить ваш лифт я не в состоянии.

Но она ведь сказала уже, чего она от него хочет. Ей нужен был телефонный номер его отца. Ибо существуют, если верить телефонному справочнику Тель-Авива, несколько человек, которых зовут Йоэль Яари… к сожалению, возраст не позволяет ей обзванивать их всех.

– Я понял вас, доктор Беннет. Со своей стороны вынужден напомнить, что отец сейчас не в лучшей форме. Он действительно очень болен, а потому прошу вас разговаривать с ним предельно кратко.

– А как же иначе? – удивилась доктор Беннет. – Именно так я и собираюсь с ним говорить. Предельно кратко, и знаете, почему?

Но он уже понял – почему. Ибо она принадлежала к тому поколению людей, которые предпочитают действовать, а не говорить.

Небольшой караван, состоявший из нескольких машин, возвращался домой. Сиджиин Куанг прокладывала им путь сквозь пустынную равнину, два грузовичка-пикапа шли рядом, борт об борт. Контейнеры из-под еды были пусты, и дежурные повара, освободившись от своих обязанностей и довольные, отдыхали, свернувшись клубком, пусть даже запах еды, тянувшийся за ними, заставлял светиться зеленым глаза звериного конвоя, беззвучно сопровождавшего их в темноте.

На переднем сидении Ирмиягу сидел, уронив голову на грудь, и старался все-таки не уснуть, что и удавалось ему до поры до времени, хотя и не без труда. Но на заднем сидении, где устроилась его свояченица, о сне не было и речи.

– Как вы ухитряетесь не потерять нужное направление в такую темень? – спросила она, обращаясь к молчаливому шоферу.

– Ориентируюсь по изгибам дороги… ну и по звездам тоже.

Тогда Даниэла подняла взор к небесам, и перед ее глазами возникла картина, невиданная прежде. Там сияли звезды и, похоже, не доведется ей увидеть их больше никогда. Сверху лился чистейший изумрудный поток света… – но где, в каком месте она могла бы узреть нечто подобное ранее? Да и при каких прежних обстоятельствах она могла бы вот так оказаться наедине с природой? Разве что в далеком прошлом, в летнем лагере… или во время военизированных молодежных походов… Да и тогда ее с природой соприкосновение всегда сопровождалось более или менее пустой болтовней. А затем рядом с ней появился Амоц. Она вышла за него совсем молоденькой, едва закончив военную службу. Он буквально преследовал ее своей любовью, и тут же соорудил для них обоих уютное и комфортабельно организованное семейное гнездо.

Сегодня молодой чернокожий антрополог буквально очаровал ее. Давно уже она не чувствовала себя такой привлекательной, заманчивой и желанной. Не исключено, что это объяснялось отсутствием здесь женщин, а кроме того, она была не только иностранкой, но еще и белой. Что, в свою очередь, могло не только усилить, но и просто объяснить притягательность для молодого и полного сил мужчины женщины, на добрых двадцать лет старше него.

Несмотря на извилистость дороги, запечатлившейся в ее памяти, и невзирая на помощь звезд, суданка не всегда была уверена в правильности их передвижения по монотонно плоской равнине. Сейчас она остановилась, ожидая двух других водителей, желая, похоже, обсудить с ними, насколько верно выбранное ими направление. Вся троица заговорила негромко, соблюдая взаимное уважение. Один из мужчин, наклонившись до земли, стал обнюхивать почву. Его товарищ, наоборот, подняв руки, стал что-то показывать в небе. Ирмиягу выпрямился и зевнул, без интереса вглядываясь в шоферское совещание, в котором он не принимал участия, а потом сказал, обращаясь к свояченице: «Вечно одно и то же. Почему-то именно в этом месте они всегда затевают дебаты о том, куда ехать». А гостья, сидя за спиной хмурого родственника, думала о том, что до сих пор ни разу не коснулась истинной причины своего путешествия. Наоборот: спустя двое суток после начала, она становилась все более безмятежной. Завтра, в Дар-эс-Саламе, она услышит голос мужа, не рассчитывая при этом узнать ничего особенного. Ее спокойствие шло отсюда: ведь она оставила все семейные дела в самых надежных – его – руках.

Ирмиягу оглянулся и снова зевнул, извинившись. Ну да, конечно – они порядком замучили его своими камнями и черепами обезьян. Но, в общем и целом, все эти черные оказались довольно приличным народом.

– Э-э… минуту. Ирми… объясни мне так, чтобы я поняла – они что, не обижаются, когда ты называешь их «черными»?

– С чего бы им обижаться? Они ведь ученые люди. Люди науки. И до последнего миллиметра своей кожи – это они знают точно, как мы с тобой, – они точно такие же. А различаемся мы только тем, что мы с тобой музунгу, а они – нет.

– Что?

– Мы – музунгу. Белокожие люди. Но не просто – белые, а, как бы тебе объяснить попонятнее… ну, скажем – «ободранные». Сначала наша кожа была такой же черной. А потом с нас ее содрали, а под ней оказалась белая. Вот и все.

– С нас… содрали… а под ней… И в этом вся разница?

– Так я слышал от них…

Внезапно бог весть откуда появившийся мотоциклист, возникший из темноты, прервал размышления шоферов, уже превратившиеся в дебаты, и караван, совершив плавный разворот, последовал за ним, пользуясь светом луны, позволявшей более или менее ориентироваться на местности.