Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

Она холодно посмотрела на него и не сдвинулась с места. «Я уже достаточно назажигала свечей в эти праздники, дай это сделать Нете», и Яари отдал шамаш Нете, которая и зажгла пятую свечу, но внезапно ее брат, берсерк, бросился к горящему шамашу, словно намереваясь вдребезги разбить его, а когда дедушка попытался его остановить, бросился на колени, как это делают возносящие молитву мусульмане, и начал биться лбом о пол, истошно вопя: почему это сестре дано было зажечь пятую свечу, а не ему – почему? И не видно было иного пути умерить его ревность к происходящему, кроме как погасить пятую свечу и вложить ему в руки шамаш, хотя и после этого он, похоже, не был до конца удовлетворен, поскольку продолжал выкрикивать: «Почему ей, а не мне, дали зажечь пятую свечу. Почему-у-у?»

После ужина Яари поведал невестке и внукам о маленьком лифте, который его отец соорудил для миссис Беннет в Иерусалиме, описав, как он спрятан в прикроватной нише спальни, откуда можно прямым ходом попасть на крышу, с которой открывается непередаваемо прекрасный вид на Старый город. В заключение он рассказал и о самой женщине, беззлобно пошутив о прежней, давней любви, вновь пробудившейся между строителем – автором сооружения, и его клиенткой. Его невестка с неподдельным интересом выслушала рассказ. Возможность того, что дедушка Морана мог завести в 1950 году любовную интрижку в Иерусалиме, поразила ее воображение. Она погрузилась в расчеты, сопоставляя даты и года – когда лифт был построен, когда умерла жена старого Яари, и когда его самого настигла болезнь Паркинсона. С докучливым любопытством, методично она пыталась реконструировать всю картину, воссоздать ее заново и убедиться, как долго в течение жизни матери Морана, которую она знала лишь в два последних года ее жизни, у ее мужа была тайная любовница в Иерусалиме.

Яари сделал попытку заступиться за своих родителей, но успеха не достиг. Эфрат, проанализировав даты, доказала ему, что его отца трудно отнести к святым. «А кто сказал, что нужно быть святым?» – возразил Яари.

«Потому что, – парировала невестка, – и ты, и Даниэла с самого начала пытались создать у меня впечатление, что вы всегда и во всем правы. Что вы – само совершенство. Разве не так?»

Яари хмыкнул. «Что ты имеешь в виду под совершенством? У нас есть свои недостатки».

«Это точно, – хихикнула его невестка, и ее зарумянившееся лицо вновь вернуло свою красоту. – Тогда тем более, – настаивала она, – ты должен убедить нас всех, что наличие недостатков не означает отсутствия добродетели и порядочности».

Яари искренне рассмеялся, но ничего не ответил. «Это, пожалуй, относится в большей мере не ко мне, а к Даниэле». И он одобрительно посмотрел на краски, вернувшиеся на лицо невестки.

Нади приканчивал тело шоколадного мальчика, и, судя по всему, готов был заняться шоколадной девочкой Неты. Но она избавила ее от подобной участи, переставив достаточно высоко – подальше от ненасытных зубов брата.

В телевизоре, стоя рядом с боевым истребителем, министр обороны зажигал ханукальные свечи и приятным баритоном начал петь: «О, ты, который совершил чудеса для наших праотцов…» Позвонила Нофар, принявшаяся оживленно болтать со своей невесткой, тут же попросив племянника и племянницу подойти к телефону, чтобы передать им свои поцелуи. После недолгого колебания, Яари тоже подошел к трубке, не без трепета готовый узнать, сумели управляющие домом умолчать о его посещении комнаты Нофар или, все-таки, проговорились? Однако выяснилось, что свое обещание они сдержали, но отец Яари сказал внучке, что ее отец был с визитом в Иерусалиме, чем немного расстроил ее, поскольку она полагала, что в этом случае он мог бы навестить ее в больнице. Она пригласила бы его в травматологический пункт, в котором сейчас работала по ее собственной просьбе, и тогда он мог бы вернуть себе веру в возможность воскрешения из мертвых.

Нади уснул, растянувшись на диване. Яари помог внучке облачиться в пижаму, после чего накрыл ее одеялом и стал рассказывать ей историю о семье, которая без разрешения поселилась у них в доме. В мойке громоздилась посуда, скатерть была вся в пятнах, ханукальные свечи прогорели. Неуугомонная невестка бродила из комнаты в комнату, непрерывно делая один звонок за другим, пытаясь найти хоть какую-нибудь сиделку, но оказалось, что пятничным вечером, в разгар празднества, мало кто из подрабатывающей молодежи готов бросить своих друзей.

– Послушай, Эфрат, – не выдержав, добродушно сказал Яари, обращаясь к доведенной до отчаяния молодой женщине, – давай я останусь этим вечером с ребятишками. Ты честно заслужила немного радости в своей жизни.

Эфрат посмотрела на него с недоверием, не в состоянии понять, решил ли ее тесть пошутить подобным образом, или говорил всерьез.

– Я ведь могу задержаться допоздна, – честно предупредила она Яари.

– Задерживайся, – добродушно ответил он. – Я чуть-чуть перехватил, поспав дома, так что могу и пободрствовать. Как говорится, с этим нет проблем.

– Зачем бодрствовать? – воскликнула невестка, еще не в силах поверить в неожиданную удачу.

Она постелит простыню на диван, достанет шерстяное одеяло, даст ему одну из чистых футболок Морана, и он может мирно предаться сну здесь до самого утра.

Он был застигнут врасплох.

– Не понял, – запинаясь проговорил он. – Ты что, думаешь вернуться домой только под утро?

– Этого никогда не знаешь, – ответила она с загадочной улыбкой. – Это зависит от того, что будет за компания. И как пойдут дела.

«О каких делах она говорит?» – спросил себя Яари. Следует ли ему договориться с матерью своих внуков о контрольном звонке в случае опасности? Чтобы он мог привезти ее обратно не позднее полуночи?

Но время уже было упущено. Эфрат ожила. Прямо на глазах она превратилась из отчаявшейся и погруженной в депрессию домохозяйки в счастливую молодую женщину, блестящую красавицу, постукивающую каблуками по квартире. Она облачилась в платье, которое выставляло на всеобщее обозрение все, что, не стесняясь, может показать светская женщина, за исключением, пожалуй, сосков, которые бесспорно принадлежат ее мужу; безупречную кожу она присыпала чем-то напоминавшим звездную пыль, что, по ее мнению, должно было облегчить ее появление на вечернем банкете богов.

По взгляду, брошенному на Яари, тот понял, что невестка ожидает от него комплиментов, как минимум, выражающих восторг ее совершенством, но Яари был сдержан. Даниэла проницательно просила его раз и навсегда воздержаться от слов восхищения, пусть даже заслуженного. «Ты не должен, – всегда не уставала она внушать мужу, – говорить с нею так, как обычно говорят с красивыми женщинами влюбленные мужчины. И смотреть на нее такими же глазами. И даже то, что разрешается ее отцу, запрещено для тебя». И в то время, когда она склонилась над уснувшим сыном, который лежал рядом с ним на диване, решая, должна ли она перенести его в кровать, ее благоухающие духами груди, только что не прикасавшиеся к его лицу, и, особенно, крошечная татуировка, разместившаяся на одной из них, пробудили в нем странное желание, заставившее его дыхание прерваться на десять секунд.