Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

С этим он справился.

– Не трогай его, милая, – сказал он. – Оставь это мне. Даже если он проснется, я с этим справлюсь.

– Главное, – сказала она, удивив его, – главное – не поддаваться слабости и не проявить никаких признаков страха или неуверенности. В противном случае он просто взбесится.

– Взбесится? Ты не преувеличиваешь?

Чтобы ребенок не свалился с дивана, для большей безопасности, она включила магнитофон с записанной на нем специальной программой « Моцарт для детей ». С самого раннего детства Неты Яари запомнил с нежностью маленькие железнодорожные вагоны, в которых сидели прелестные зверюшки, которые умели танцевать, и сами игрушечные вагончики, которые то появлялись, то исчезали, чтобы появиться и исчезнуть опять, и морских львов, которые вдруг выпрыгивали и куда-то ныряли. И все это под такую же великолепную музыку Моцарта, которая, по утверждению специалистов самым благородным образом влияла на души озорников, в то же самое время благотворно расширяя их сознание. «Если бы такие видеомагнитофоны, – любил при случае пожаловаться Яари, – существовали в мое время, сегодня я не был бы заурядным инженером, нет. Я был бы великим ученым!»

Не принимая во внимание его возражения, сногсшибательная в блеске своего великолепия мать двоих малышей, ступая на цыпочках на высоченных своих каблуках, настояла на том, чтобы детей перенесли в их детскую спальню. И, чтобы уменьшить возможную их тревогу, сказала им на прощание, что дедушка, бдительный и сильный, остается с ними, чтобы, при надобности, надежно защитить их от демонов зла, насылающих плохие сны. Наполовину уже погруженная в сон малышка что-то протестующе промурлыкала. «За всю свою жизнь, – отреагировал Яари, – я не слышал ни о чем подобном». Но красотка Эфрат набросила на себя тонкую синюю шаль, подчеркнув красоту своих глаз – таких же синих.

– Тебе не будет холодно?

– Не беспокойся, меня довезут от дверей до дверей.

И, прежде, чем испариться, вся светясь от счастья и благодарности, она почувствовала, что хочет поцеловать и крепко обнять эту пожилую, даже старую няньку, но он отпрянул, невесомо коснувшись ее волос и держась подальше от ее тела.

– Иди… иди… ты только теряешь время.

Едва дверь за ней захлопнулась, из детской комнаты донесся душераздирающий вопль: « Мама, мамочка, где ты? Почему ты ушла? » И когда Яари поспешил туда и включил свет, то увидел свою внучку, его любимое дитя, абсолютный дубликат ее исчезнувший матери; стоя в своей кроватке, она упрямо кричала, повторяя со стоном, как на похоронах: « Мама, мама, мамочка, где ты? Почему ты ушла? »

Нета всегда считалась благовоспитанным и спокойным ребенком, и когда ее сравнивали с буйным братом, то в голову приходило только одно – это ангел спустился нечаянно прямо с небес. Поэтому Яари был уверен, что без проблем сможет успокоить исходящее криком дитя – настолько, что просто оставил ее, чтобы она могла накричаться вволю. Но когда, чуть позже, он попробовал взять ее на руки, стоны и крики стали только сильнее, а сама она продолжала стоять, покачиваясь, обхватив голову руками с такой силой, как если бы опасалась, что внезапно потеряет ее.

Тогда он закрыл дверь из опасения, что крики эти и стоны, доносящиеся, пусть много тише, из детской, разбудят ее брата. Но было уже поздно. Малыш отчаянно колотил в закрытую дверь маленькими кулачками, а когда Яари открыл ее – босой, возбужденный, с покрасневшими от слез глазами – бросился сразу к своей кроватке и сел, подогнув одну ногу, и холодно поглядывая на заходящуюся в крике сестру, покачивая другой маленькой ножкой с методичностью маятника.

«Но я здесь, я с тобой, с вами. Вам нечего бояться», – пытался Яари успокоить свою внучку, говоря, что ее никто не покинул одну. Но крики девочки определялись собственным импульсом и ничто, похоже, не в состоянии было остановить их. По-прежнему, сжимала она голову руками, словно чувствуя приближающийся удар. От этой картины, от этого непрерывного, безжалостного всхлипывания и стона, неотступного и бесконечно печального, словно погребальная песнь, у Яари сжалось сердце и закружилась голова, в которой словно на панихиде отдавались исполненные неподдельного горя слова маленькой девочки: «Мама, мама, мамочка, где ты? Куда ты от нас ушла?»

Яари был в отчаянии. Он ожидал, он готов даже был к сражению с Нади. Но не с Нетой, которая всегда охотно отзывалась на увещевания. И тогда, после безуспешных попыток утихомирить ее различными обещаниями, он решил применить новую практику. «Но как же так, Нета, милая моя, как это может быть, что такая большая девочка, как ты, все плачет и плачет, когда взгляни сама – когда маленький твой братишка сидит совершенно спокойно?» Он немедленно пожалел о своих словах, поскольку пронзительный крик был ответом ему на это глубочайшее унижение, крик, затем перешедший в вой.

И так они продолжали сидеть, все трое, оказавшись в ловушке горестного плача и монотонного завывания, первоначальная причина которых была давно уже забыта, как если бы все происходившее было демонстрацией некоего древнего, доисторического ритуала, сопровождавшего незабываемую потерю, в то время как брат все так же сидел на кровати, все так же покачивая ногой. Ему лишь минуло два года от роду, но широкое, сильное лицо обнаруживало все признаки того, что став взрослым, он, скорее всего, окажется не только человеком, склонным к агрессии, но, не исключено, и достаточно жестоким. «Он кого-то мне напоминает. Но кого?» – уже в который раз задавал себе этот вопрос Яари. Он мягко улыбнулся внуку и спросил его:

– А теперь скажи ты, Нади, что нам следует сделать, чтобы успокоить твою сестренку?

На что маленький сорванец, обдумав вопрос и оценив ситуацию, твердо ответил:

– Нета хочет, чтобы ей вернули ее маму.

«Я хотел почувствовать, что означает провести ночь на крыше арабского дома, но военные согласились только на мой визит в дневное время. В конце концов, мы пришли к компромиссу: я мог это сделать ближе к вечеру, но до наступления полной темноты. Командир подразделения был настроен совсем по-дружески и всячески пытался удовлетворить мое любопытство и помочь мне что-то понять. А поскольку офицером он был опытным и хорошо был знаком с местными жителями, а еще вдобавок не пугался собственной тени, он взял на себя ответственность за то, что отклонился несколько от вышестоящих инструкций и позволил провести на крыше, на том месте, где стоял Эяль, время до самого заката, до тех пор, пока в арабских домах не зажгутся огни».

На африканской ферме до вечера тоже было еще далеко. Ирми сидел, повернувшись спиной к открытому окну, лицом к своей постели, на которой лежала сейчас его свояченица, держа в руках роман, который, не торопясь, читала, вдыхая ароматный вечерний воздух, проникавший через форточку, открытую с ее стороны.