Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

Ирми, похоже, погрузился в глубокий сон. Он спал с широко раскрытыми глазами, не задавая вопросов, лицо его было свободно от признаков гнева, и от него исходил приятный запах свежести. Пропотевшую одежду, которая была на нем во время ночного путешествия, он сменил на другую – свежевыстиранную и отглаженную. Подойдя к двери, он деликатно постучался, и только убедившись, что Даниэла не спит и разрешает ему войти, вошел, развернул деревянное кресло к кровати, после чего и сел, оставляя за спиной освещенную закатным африканским светом равнину.

– И уж, конечно, никогда Шули не знала, что ты отправился туда?

– Конечно нет. Полагаешь, я мог бы так огорчить ее, заставив беспокоиться обо мне, думая, что она и меня может потерять на том же самом месте? Даже после того, как я побывал там, я ничего ей не сказал, потому что был уверен… да так оно и было… что после этого я захочу побывать там еще раз.

– И так оно и было? Ты захотел?

– Не только захотел, но и был, но один, без каких-либо израильтян у меня за спиной.

– И даже Амоцу не сказал ничего?

– Нет. И правильно сделал. Потому что знал, что между вами двумя не существует секретов, и в ту минуту, что ты узнала бы об этом, ты, которая не в состоянии даже на минуту, узнав какой-нибудь секрет, удержать язык за зубами – ты донесла бы это знание до своей сестры со скоростью звука.

Даниэла хотела возразить, но она знала: это правда. Для нее было бы неподъемной ношей сдержаться и утаить подобный секрет от любимой сестры. Она потянула одеяло, чтобы прикрыть свои босые ноги. И внезапно затосковала о своей матери, которая умерла через два года после рождения Нофар.

– Но как удалось тебе получить разрешение забраться на крышу? – запальчиво поинтересовалась она.

– Что самое удивительное, это оказалось совсем не трудно. В специальном департаменте министерства обороны есть небольшой офис, организованный специально для того, чтобы было куда обращаться с нестандартными просьбами родителям, детям и близким, которые потеряли своих родных. Заведующий департаментом, человек средних лет, находился там не случайно, ибо, много лет назад, потеряв сына, прекрасно мог понять посетителей. Занимался он всеми делами в качестве волонтера, имея в помощниках лишь женщину-офицера, квалифицированную и эффективную; именно она осуществляла связь осиротевших со всеми существующими армейскими подразделениями. Желание родителей посетить место, где пал их ребенок, не было чем-то необычным, при условии, что эта местность не была больше зоной военных действий, такой, как Синай или Голанские высоты, и, тем более, граница с Ливаном. Но на «оккупированных территориях» дело обстояло совсем по-другому, много сложнее, там отсутствовало реальное «поле боя», поскольку таковым было все пространство. Однако они проявили достаточно гибкости, чтобы принять родителей, равно как и братьев и сестер, пожелавших посетить то место, где самый близкий им человек был убит; посетить для того, чтобы понять – почему это случилось, как – и зачем. Ты поняла, что я тебе говорю?

– Каждое слово.

– А потому мое требование привлекло особое внимание. Ибо разговор пошел о том, что после проведенного армией Израиля официального расследования, оставалось еще достаточное количество вопросов, не нашедших ответа. Так что мне не приходится жаловаться на их медлительность или нежелание – весь отдел работал, не считаясь со временем, они не только как могли, помогали мне, они надеялись на меня.

– Но что ты пытался узнать?

– Я хотел проверить.

– Проверить – что?

– Каким образом вдруг и почему солдат, лежавший со всеми в засаде, вдруг превратился из охотника в добычу.

– Но ведь они объяснили это тебе. Он что-то напутал со временем и начал спускаться с крыши слишком рано.

– Ерунда. Ничего он не напутал, Даниэла. Кстати, я не раз уже просил тебя отбросить эту мысль. Эяль был не таким человеком, чтобы запутаться со временем. Часы, которые нам вернули, были у него на запястье, и они показывали правильное время.

– Может быть, его что-то взволновало? Или испугало?

– Ничего его не испугало. И не могло. Это ваш Моран всегда был трусливым пареньком. Но не Эяль. И перестань повторять эти бессмысленные «может быть». И кончай учить меня и рассказывать мне про то, что я знаю много лучше, чем ты. А теперь послушай…

Она покраснела, но почувствовала внутренние его муки и, не говоря больше ни слова, кивнула, вся превратившись во внимание.

– Я никогда не был в Тулькареме, хотя этот городок находится в получасе езды от Нетании. Один раз мы рискнули заехать в Хеврон, заглянуть в церковь Рождества в Бейт-Лехеме [18] Бейт-Лехем ( ивр. ) – Вифлеем. . Перекусить нам удалось в отличном ресторане Рамаллы, затем, через много лет, мы побывали в Наблусе и Дженине. Но мы так и не добрались до Тулькарема. Да и что там могло быть интересного? Городок как городок, не слишком запущенный, скорее даже на удивление чистый, с широкими улицами, мощеными тротуарами, центральным проспектом, с рощицами и апельсиновыми плантациями здесь и там. И дома на любой вкус, любой мыслимой формы и размера: частные в один этаж, иногда в два и даже в три, и многоэтажки, принадлежащие муниципалитету. И, конечно же, лагерь для беженцев, совсем небольшой, на одной из окраин, так что все не так плохо. Ведь это Израиль. Все удобно устроено. Я знаю много мест в самом Израиле, где жизнь много хуже.

Время от времени солдата посылают дежурить на крыше. Для наблюдения… что-то вроде засады. На одну единственную ночь… или на несколько. Но есть также несколько отличных от других, особенных крыш, признанных стратегически важными, на которых в течение месяца может находиться целый взвод. Под этими крышами живут люди. Обычные семьи с детьми, с любовью и враждой, как во всем мире, – хорошее рядом с плохим. И это нормально. Ибо жизнь никуда не девается. Выжить – вот цель всякой жизни.

Не забывай, что мой рассказ относится ко времени Второй интифады [19] Вторая интифада началась в 2000 году. , когда творилось черт знает что, когда с обеих сторон властвовал хаос. И этот офицер – он был одним из преуспевших юристов, который пошел в армию в поисках приключений (он командовал группой, в которую входил Эяль), – находился той ночью на другом краю городка, выслеживая очень важного, давно разыскиваемого террориста, прибывшего в те края с заданием, о котором я сам ничего не знаю. Может быть, он опасался попасть в руки тому трибуналу на небесах, о котором упоминал при мне клоун из службы безопасности; похоже, они его просто упустили. А этот офицер… он все… вот он-то показал мне, что такое Тулькарем, причем сделал это так, словно мы были не на палестинских территориях, а в центре Израиля, например, в Рамат-Гане. У него в распоряжении был шикарный «джип», тяжелый и надежно бронированный, с молчаливым солдатом, сидевшим внутри, положив руки на пулемет. И он показал мне то место, где Эяль был убит, возле площадки для стройматериалов и рядом с водопроводным краном, показал также вход в здание, которое сам когда-то штурмовал, объяснив заодно, где была устроена засада, и двумя руками обозначил угол обстрела, в котором была возможность произвести те два выстрела – сперва один, потом другой. Я в то время уже был захвачен надеждой – найти и идентифицировать того, кто эти выстрелы произвел, и спросил его: «Раз уж мы здесь, в том самом месте, где эти выстрелы раздались – как звали того солдата, который их сделал?» И офицер, этот абсолютно интеллигентный человек, подмигнул мне и сказал: «А почему именно это так интересует? В чем дело? Ведь все они уже перебывали у тебя, ты всех их видел. Все они такие же достойные парни, каким был твой Эяль. Почему мы должны взваливать всю вину на одного из них?»