Федор Левин - Из глубин памяти

И наконец, я встретил его с Татьяной Аркадьевной на ступеньках у входа в поликлинику Литфонда. Он был весел, оживлен и заботливо расспрашивал о здоровье моей жены. Геннадий только что прошел медицинский осмотр, собираясь поехать в Норвегию. Врачи считали, что он в хорошем состоянии. От инфаркта как будто не осталось серьезных последствий. Он показался мне гораздо более здоровым, чем Татьяна Аркадьевна, которая незадолго перед тем ухитрилась упасть и сломать руку.

Он обещал мне привезти из Норвегии довольно редкое лекарство, которое было нужно моей больной жене.

После короткого сердечного и веселого разговора мы расстались, и мне в голову прийти не могло, что это последняя встреча. Всегда кажется, что еще много впереди, что все еще успеется. Но не прошло и пяти дней, как я узнал, что Геннадий Фиш скончался от обширного инфаркта. Никакие усилия врачей не смогли его спасти.

Самую трогательную речь на его похоронах произнесла Сильва Капутикян. Она вспомнила поговорку своего народа: «Кувшин разбивается на пути к роднику». Всю жизнь Геннадий Фиш ходил к роднику за свежей ключевой водой, которой поил людей, и разбился на этой дороге.

С Андреем Платоновым познакомился я осенью 1938 года, когда началась моя работа в журналах «Литературный критик» и «Литературное обозрение». С журналами этими я был связан и раньше, печатал в них свои статьи и рецензии и был хорошо знаком с П. Ф. Юдиным, редактировавшим «Литературный критик», и с его заместителем М. М. Розенталем, несшим на себе главную тяжесть всей работы. Уже давно знал я Е. Ф. Усиевич, которая была одним из ведущих критиков журнала.

Мне была хорошо известна история публикации в «Литературном критике» двух замечательных рассказов Андрея Платонова — «Фро» и «Бессмертие». Рассказы были отвергнуты во многих и многих журналах, куда их предлагал Платонов. Не знаю, у кого первого возникла мысль поместить эти рассказы в «Литературном критике», может быть у Игоря Александровича Саца, который дружил с Платоновым. Так или иначе мысль эта была подхвачена Еленой Усиевич, М. А. Лифшицем, а затем и М. М. Розенталем. Рассказы были напечатаны с сопроводительной заметкой от редакции. Но и после этого положение А. Платонова продолжало оставаться горьким. Он писал рассказы, а их не принимали. И он был буквально вынужден взяться за литературную критику, писать статьи и рецензии для «Литературного критика» и «Литературного обозрения». И в этой области Платонов обнаружил свой оригинальный образ мыслей, свой замечательный талант. Старшее поколение читателей и литераторов помнит, конечно, его великолепную статью «Пушкин — наш товарищ», статьи о Горьком, Маяковском, о Хемингуэе, Олдингтоне, Чапеке, многочисленные рецензии, которые он публиковал то под своей фамилией, то под псевдонимами Ф. Человеков, А. Фирсов, А. Климентов (кстати, это его настоящая фамилия).

Помню, как приходил Андрей Платонов в редакцию «Литературного обозрения», которая помещалась в одной комнате рядом с редакцией «Литературного критика», занимавшей две комнаты, на втором этаже в Доме Герцена на Тверском бульваре, где теперь располагается Литературный институт имени А. М. Горького. Жил Платонов в той же усадьбе, во флигеле. Замечу в скобках, что во флигелях и постройках герценовского дома жили тогда многие писатели: Иосиф Уткин и Алексей Свирский, Петр Слетов и Август Явич, Михаил Рудерман и другие. Платонов появлялся в середине дня. Среднего роста, худощавый, бледный, просто и совершенно непритязательно одетый, он держался не только скромно, но даже как-то робко, будто хотел быть незаметным, говорил негромким глуховатым голосом и мало. Совсем был не похож на писателя, а скорее на мастерового человека, слесаря или водопроводчика, да и те в наше время держатся побойчей и поразвязней. Он приносил рецензию, и Мария Яковлевна Сергиевская тут же выкладывала перед ним новые полученные на отзыв книги. Платонов перебирал их, перелистывал, по каким-то своим соображениям выбирал какую-нибудь и уносил с собою, чтобы через несколько дней вернуть вместе с рецензией. В каждом его отзыве была «изюминка», своя свежая мысль. Писал он четко, ясно, с превосходной простотой, оригинальным, лишь ему присущим стилем. Все рецензии объединяла и требовательность, и доброжелательность (но без скидок за счет интересов подлинного искусства), и общность взгляда, мировоззрения, и тонкость понимания литературы. Некоторые рецензии, даже о малозначительных произведениях, были подлинными шедеврами, если предмет разговора позволял Платонову высказать какие-либо свои заветные мысли о человечности, о художественности, о назначении литературы.

Помню, что на его статьи порою появлялись возражения; например, статью о Маяковском критиковал Л. Тимофеев. Дело, однако, в том, что статьи Платонова вовсе не претендовали на роль учебных пособий для школ или вузов. Это всегда была «писательская критика», интересная тем, что думает о том или ином литературном явлении такой самобытный писатель, как Андрей Платонов.

Рецензирование книг давало Платонову какие-то минимальные средства к жизни. Занимался он обработкой народных сказок. Конечно, главной своей работы Платонов не оставлял. В эти предвоенные годы опубликовал он один из самых замечательных своих рассказов — «Июльский дождь».

Я встречал Платонова в редакции, у ворот усадьбы, когда я шел на работу или домой, а он выходил прогуляться. Было в нем что-то привлекательное, приятное.

«Литературный критик» был закрыт и с начала 1941 года уже не выходил. «Литературное обозрение» стало органом Института мировой литературы имени А. М. Горького, и у него появилось немало «нянек». Вышедшие номера стали обсуждаться на заседаниях отдела советской литературы этого института с участием «зарубежников». Неизвестно, как сложились бы дела дальше, но разразилась война. Я ушел на фронт, после этого вышло еще три или четыре номера, и журнал приказал долго жить. В годы войны я с Платоновым не встречался, но читал некоторые его военные очерки и рассказы, из которых мне особенно запомнился рассказ «Одухотворенные люди». И после войны по нему снова был нанесен страшный по своей силе и последствиям удар. Платонов поместил в «Новом мире» великолепный рассказ «Семья Иванова» (теперь он печатается под заглавием «Возвращение»). Критики набросились на рассказ. К проработке приложили руки многие, в том числе В. Ермилов. Много лет спустя, уже незадолго до своей смерти, Ермилов печатно сказал о том, что эта статья его была ошибочна и несправедлива. Но к тому времени Андрей Платонов уже давно лежал в могиле. Что ему было толку от запоздалой самокритики Ермилова? Но ничто не отвращало Платонова от веры в то, что он делал, от его убеждений и взглядов. Ради них, ради литературы он долгие годы терпел гонения и несправедливость. Сколько мужества потребовалось ему! Мало кто вспоминал, с какой радостью А. М. Горький в свое время встретил его книгу «Епифанские шлюзы».