Эрих Ремарк - Время жить и время умирать [litres]

Вспыхнуло несколько спичек. В большом грохочущем помещении они казались узкими блуждающими огоньками и освещали лица и руки, будто тела уже распались от грохота и лишь голые руки и лица еще витали вокруг.

– Черт побери, неужели здесь нет аварийного освещения? Где официант?

Круги света порхали вверх-вниз, по стенам, взад-вперед. На миг возникла обнаженная спина дамы в вечернем платье, сверкнули драгоценности, мелькнул темный открытый рот – они словно реяли на черном ветру, а голоса были как слабые вопли полевых мышей на фоне басового гула разверзшихся бездн… потом раздался вой, нараставший стремительно и невыносимо, будто гигантская стальная планета низвергалась прямо на подвал. Все зашаталось. Кружки света встрепенулись и погасли. Подвал уже не парил, чудовищный грохот, казалось, взломал все и швырнул вверх. Гребер будто взлетел, вот-вот врежется головой в потолок. Обеими руками он вцепился в Элизабет. Ему почудилось, что девушку отрывают от него. Он навалился на нее, подмял под себя, бросил на пол, накрыл ее голову опрокинутым креслом, ожидая, что сейчас рухнет потолок.

Треск, звон, рывки, шум, стук, будто исполинская лапа нанесла удар и выдернула подвал в вакуум, который рвал из тел легкие и желудки, выдавливал кровь из жил. Казалось, еще секунда – и придут последняя грохочущая тьма и удушье.

Но нет. Внезапно возник свет, бурный вихрь света, словно из-под земли выметнулся столб огня, белый факел, женщина, которая закричала:

– Я горю! Горю! Помогите! Помогите!

Она вскочила, замахала руками, вокруг сыпались искры, взблескивали драгоценности, искаженное ужасом лицо было ярко освещено – потом к ней устремились голоса и мундиры, кто-то повалил ее на пол, она извивалась и кричала, перекрывая вой сирен, гул зениток, грохот разрушения, пронзительно, а затем глухо, сдавленно, из-под кителей, скатертей и подушек в уже опять темном подвале, как из могилы.

Гребер обхватил голову Элизабет ладонями, накрывал ее собой, прижимал к себе, зажимая ей уши, пока огонь и крики не утихли и не стали всхлипами, темнотой и запахом обгорелой одежды, плоти и волос.

– Врача! Приведите врача! Где врач?

– Что?

– Ее надо отвезти в больницу! Черт, ничего не видно! Надо вынести ее отсюда.

– Сейчас? – сказал кто-то. – Куда?

Все замолчали. Прислушались. Снаружи гремели зенитки. Но разрывы бомб прекратились. Только орудия палили.

– Они улетели! Все кончилось!

– Лежи, – шепнул Гребер на ухо Элизабет. – Не двигайся. Бомбежка кончилась. Но пока что лежи. Здесь на тебя никто не наступит. Не двигайся.

– Надо еще подождать. Вдруг начнется вторая волна, – проговорил неспешный учительский голос. – Снаружи пока что небезопасно. Осколки!

Из двери в подвал проник круг света. Электрический фонарик. Женщина на полу опять закричала:

– Нет! Нет! Погасите! Погасите огонь!

– Это не огонь, а карманный фонарик.

Круг света чуть дрожал в темноте. Фонарик был очень маленький.

– Сюда! Да подойдите же сюда! Кто это? Кто вы?

Свет быстро описал дугу, скользнул по потолку и обратно, осветил крахмальную манишку, часть фрака, черный галстук и смущенное лицо.

– Я старший официант Фриц. Ресторан обрушился. Продолжать работу невозможно. Вероятно, господа могли бы рассчитаться…

– Что?

Фриц по-прежнему освещал себя.

– Налет миновал. Я принес фонарик и счета…

– Что? Это неслыханно!

– Сударь, – беспомощно сказал Фриц в темноту, – старший официант в ответе перед рестораном, из собственного кармана.

– Неслыханно, – возмутился человек в темноте. – Мы что, мошенники? Незачем светить еще и на свою идиотскую физиономию! Идите сюда! Живо! Здесь кое-кто пострадал!

Фриц снова исчез в темноте. Круг света скользнул по стенам, по волосам Элизабет, по полу к кучке мундиров и замер.

– Боже мой! – сказал мужчина без кителя, которого теперь было смутно видно.

Он подался назад. Дрожащий круг света освещал лишь его руки. Должно быть, старший официант тоже дрожал. Кители отлетели в сторону.

– Боже мой! – повторил мужчина.

– Не смотри туда, – сказал Гребер. – Так бывает. Может случиться где угодно. Налет здесь ни при чем. Но тебе нельзя оставаться в городе. Я отвезу тебя в деревню, где нет бомбежек. Знаю одну такую. Хасте. И тамошних людей знаю. Они наверняка предоставят тебе кров. Мы можем пожить там. Там ты будешь в безопасности.

– Носилки, – сказал мужчина, стоявший на коленях. – У вас в гостинице нет носилок?

– Думаю, есть, да, господин… господин… – Старший официант Фриц не мог определить звание. Китель мужчины вместе с прочими кителями лежал на полу рядом с женщиной. Сейчас это был просто человек в подтяжках, с саблей и командным голосом.

– Прошу прощения… из-за счетов, – сказал Фриц. – Я не знал, что здесь кто-то пострадал.

– Живо! Сходите за носилками. Или погодите… я пойду с вами. Как там? Мы пройдем?

– Да.

Мужчина встал, надел китель и вдруг стал майором. Свет исчез, и, казалось, с ним пропала и надежда. Женщина застонала.

– Ванда, – сказал растерянный мужской голос. – Ванда, что же нам делать? Ванда!

– Можно выходить отсюда, – объявил кто-то.

– Отбой пока не давали, – отозвался учительский голос.

– К черту с вашим отбоем! Где свет? Свет!

– Нам нужен врач… морфий…

– Ванда, – обронил растерянный голос. – Что мы теперь скажем Эберхарду? Что…

– Нет-нет… не надо света! – выкрикнула женщина. – Не надо света…

Свет вернулся. На сей раз это была керосиновая лампа. Нес ее майор. Двое официантов во фраках шли за ним, с носилками.

– Телефон не работает, – сказал майор. – Провода оборваны. Давайте носилки сюда.

Он поставил лампу на пол.

– Ванда! – опять повторил растерянный. – Ванда!

– Отойдите! – сказал майор. – После. – Он присел на корточки рядом с женщиной, потом опять выпрямился. – Ну вот, это мы сделали. Скоро вы уснете. У меня была еще ампула, на всякий случай. Осторожно! Осторожно кладите ее на носилки! Подождем на улице, пока организуем санитарную машину. Если организуем…

– Слушаюсь, господин майор, – покорно ответил старший официант Фриц.

Носилки понесли прочь. Черная обгоревшая голова без волос моталась на них из стороны в сторону. Тело прикрыли скатертью.

– Она умерла? – спросила Элизабет.

– Нет, – ответил Гребер. – Она выкарабкается. Волосы снова отрастут.

– А лицо?

– Она еще могла видеть. Глаза не пострадали. Все заживет. Я видал много обгоревших. Это не самый тяжелый случай.

– Как такое случилось?

– Платье вспыхнуло. Она задела за горящую спичку, подошла слишком близко. А больше ничего не случилось. Подвал хороший. Выдержал мощное прямое попадание.

Гребер поднял кресло, которым накрывал Элизабет. При этом он наступил на осколки стекла и увидел, что дощадая дверь винного погреба сорвана с петель. Несколько стоек перекосились, разбитые бутылки валялись на полу, вино растеклось по полу, как темное масло.