Эрих Ремарк - Время жить и время умирать [litres]

– Ну и что? Скажи тем людям, что тебя вызвали на экстренное официальное заседание. Или на допрос! – Альфонс оглушительно расхохотался. – Там у меня двое гестаповских офицеров! Сейчас я тебя с ними познакомлю. Скажи, что тебя вызвали в гестапо. Даже не соврешь тогда. Или приводи своих знакомых сюда, если это приятные люди.

– Нет, не могу.

– Почему?.. Почему не можешь?.. У нас все можно!

Гребер сообразил, что проще всего сказать правду:

– Ты мог бы и сам догадаться, Альфонс. Я не знал, что у тебя день рождения. И зашел позаимствовать у тебя немножко продуктов и выпивки. У меня свидание кое с кем, но сюда этого кого-то я ни в коем случае привести не могу. Дураком буду, если приведу. Понимаешь?

Биндинг ухмыльнулся:

– Докумекал! Вечная женственность! Наконец-то! А я-то уж и надеяться перестал! Понимаю, Эрнст. Ты оправдан. Хотя у нас тут тоже найдется парочка бойких девиц. Не хочешь сперва на них взглянуть? Ирма чертовски лихая сорвиголова… а с Гудрун можно нынче же вечерком нырнуть в перины. Фронтовикам она никогда не отказывает. Запах окопов возбуждает ее.

– А меня нет.

Альфонс рассмеялся.

– Ирмин концлагерный запах тоже нет, а? Штегемана он как магнит притягивает. Толстяка на диване. Но не меня. Я нормальный и люблю пышечек. Видишь малютку в углу? Как она тебе?

– Безупречна.

– Хочешь ее? Уступлю, если останешься, Эрнст.

Гребер покачал головой:

– Нет, не получится.

– Понимаю. Поди, отхватил себе девчонку высшего разбора, да? Не смущайся, Эрнст. Альфонс и сам кавалер. Пошли на кухню, подберем тебе что-нибудь, а потом выпьешь рюмашку за мой день рождения. Договорились?

– Договорились.

Госпожа Кляйнерт в белом фартуке стояла на кухне.

– У нас стол с холодными закусками, Эрнст, – сказал Биндинг. – На твое счастье! Бери что хочешь! Или лучше, госпожа Кляйнерт, соберите ему хорошенький пакет. А мы пока спустимся в погреб.

Погреб был хоть куда.

– Давай-ка я сам займусь, – усмехнулся Биндинг. – Не пожалеешь. Для начала вот: настоящий черепаховый суп, консервированный. Разогреть и съесть. Еще с французских времен. Бери две банки.

Гребер взял. Альфонс продолжил:

– Спаржа, голландская, две банки. Можно есть прямо так, а можно разогреть. Без труда. И баночка пражской ветчины. Лепта Чехословакии. – Он влез на лесенку. – Кусочек датского сыра и банка сливочного масла. Все долго хранится, в этом преимущество консервов. А, вот еще персиковый компот. Или дама предпочитает клубничный?

Гребер смотрел на короткие ноги в до блеска надраенных сапогах. За ними поблескивали ряды стеклянных и жестяных банок. Потом подумал о жалких запасах Элизабет.

– Один хорошо, а два лучше, – сказал он.

Альфонс рассмеялся:

– Твоя правда. Наконец-то давний Эрнст. Выше нос! Что так кранты, что этак! Бери все что можешь, а об остальном пускай попы думают. Такой у меня девиз. – Он слез на пол, прошел во второй погреб, где хранил бутылки. – Здесь у нас приличный выбор трофеев. Наши враги – большие мастера по части спиртного. Чего тебе хочется? Водки? Арманьяка? Есть еще сливовица из Польши.

Вообще-то Гребер не собирался спрашивать про выпивку. Запасы из «Германии» пока не иссякли. Но Биндинг прав: трофей есть трофей – раз можно, бери.

– Как насчет шампанского? – спросил Альфонс. – Я его не уважаю. Но для любви, говорят, лучше не бывает. Возьми бутылочку! И удачи тебе нынче вечером. – Он захохотал. – Знаешь, какой шнапс я предпочитаю? Тминный, хочешь верь, хочешь нет. Старый добрый тминный шнапс! Прихвати с собой, а когда будешь пить, вспомни про Альфонса.

Он взял бутылки под мышку и прошел на кухню.

– Сделайте два пакета, госпожа Кляйнерт. В один – съестное, во второй – бутылки. Бутылки проложите бумагой, чтоб не побились. Да, добавьте еще четверть фунта натурального кофе. Этого достаточно, Эрнст?

– Надеюсь, что сумею унести.

Биндинг сиял.

– Альфонс не мелочится, верно? Особенно в свой день рождения! И уж точно не со старым школьным товарищем!

Он стоял перед Гребером. Глаза блестели, лицо раскраснелось. На вид точь-в-точь мальчишка, отыскавший птичьи гнезда. Его добродушие растрогало Гребера, но потом ему вспомнилось, что Альфонс примерно с таким же видом слушал истории Хайни.

Биндинг подмигнул Греберу:

– Кофе – на завтрашнее утро. Надеюсь, ты учтешь, что завтра воскресенье, и не попрешься спать в казарму! А теперь идем! Хочу быстренько познакомить тебя кое с кем из моих друзей. Со Шмидтом и Хофманом из гестапо. Всегда могут пригодиться. Ну на несколько минут. Выпей рюмашку за мое здоровье! Чтобы все осталось, как здесь и сейчас! Дом и все прочее! – Глаза Биндинга повлажнели. – Мы, немцы, все-таки безнадежные романтики.

– На кухне все это оставлять нельзя, – сказала ошеломленная Элизабет. – Попробуем спрятать. Если Лизер увидит, она немедля донесет, что я торгую на черном рынке.

– Черт! Об этом я не подумал! А нельзя ее подкупить? Чем-нибудь из этого барахла, что нам самим не по вкусу?

– А тут есть что-нибудь, что нам не по вкусу?

Гребер рассмеялся:

– Разве что твой искусственный мед. Или маргарин. Да и они через день-другой лишними не будут.

– Она неподкупна, – сказала Элизабет. – Гордится, что живет только на карточки.

Гребер задумался.

– Часть мы можем съесть до завтрашнего вечера, – сказал он. – Но все не одолеем. Куда денем остатки?

– Спрячем у меня в комнате. За одеждой и книгами.

– А если она пронюхает?

– Каждое утро, уходя на работу, я комнату запираю.

– А вдруг у нее есть второй ключ?

Элизабет подняла глаза.

– Об этом я как-то не думала. Возможно.

Гребер откупорил одну из бутылок.

– Вернемся к этому завтра после обеда. Сперва постараемся съесть сколько сможем. Ну-ка, поглядим, что у нас тут! Ставь на стол, как в день рождения. Все вместе и все сразу!

– Консервы тоже?

– Тоже. Для красоты! Открывать их пока не будем. Сперва съедим то, что быстро портится. И бутылки тоже давай на стол. Все наше богатство, честно добытое воровством и коррупцией.

– Те, что из «Германии», тоже?

– Ага. Мы честно заплатили за них смертельным страхом.

Они выдвинули стол на середину комнаты. Потом развернули все пакеты, достали сливовицу, коньяк и тминный шнапс. Шампанское открывать не стали. Если откроешь, надо сразу пить, а спиртное можно снова закупорить.

– Какая роскошь! – сказала Элизабет. – Что празднуем?

Гребер протянул ей бокал.

– Все разом. У нас больше нет времени на много отдельных праздников. И нет времени на различия. Отпразднуем все разом, неважно что, главное – мы здесь, и впереди у нас целых два дня!

Обойдя вокруг стола, он заключил Элизабет в объятия. Почувствовал ее, почувствовал как второе «я», что открылось в нем, теплее, богаче, красочнее и легче его собственного, без границ и без прошлого, целиком и полностью настоящее, жизнь, без тени вины. Она прильнула к нему. Накрытый стол празднично сиял перед ними.