Эрих Ремарк - Время жить и время умирать [litres]

– Да, конечно. Держите.

Гребер вытряхнул гущу. Потом отнес вещи на то место, где их складывали штабелем. Ожидал перебранки со святошей-служкой, но там опять был другой, красноносый. От него пахло церковным вином, и он не сказал ни слова.

Домоуправитель сидел у окна своей квартиры в сгоревшем доме. Увидев Гребера, он махнул рукой: дескать, зайдите. Гребер зашел.

– Есть почта для нас?

– Да. Для вашей жены. Письмо адресовано барышне Крузе. Но ведь все правильно, а?

– Конечно.

Гребер взял письмо. Заметил, что домоуправитель смотрит на него как-то странно. Взглянул на письмо и похолодел. Из Государственной тайной полиции. Он перевернул конверт. Заклеен, но так, будто его уже вскрывали.

– Когда пришло?

– Вчера вечером.

Гребер посмотрел на конверт. Он не сомневался, что домоуправитель прочел письмо. Поэтому вскрыл конверт и вынул бумагу. Это была повестка на имя Элизабет: в одиннадцать часов тридцать минут ей надлежало явиться в гестапо. Он взглянул на часы. Без малого десять.

– Хорошо. Наконец-то! Я давно его ждал. – Он сунул письмо в карман. – Еще что-нибудь?

– Разве этого мало?

Гребер засмеялся.

– Не знаете, где бы нам найти жилье?

– Нет. Вам-то оно зачем?

– Не для меня. Для жены.

– Вот как? – неуверенно спросил домоуправитель.

– Я заплачу хорошую компенсацию.

– Вот как? – повторил домоуправитель.

Гребер пошел прочь, чувствуя спиной, как тот сверлит его взглядом. Он остановился, сделал вид, будто с интересом изучает скелеты крыш. Потом не спеша зашагал дальше.

За ближайшим углом он немедля достал конверт. Повестка на готовом бланке, из которой ничего не поймешь. Даже подпись типографская. Фамилия Элизабет и дата впечатаны на машинке, у которой «А» поднималось над строкой.

Он смотрел на записку. Прямоугольник дешевой серой бумаги, в полчетвертушки листа, – но внезапно он заслонил весь мир. От него веяло неизъяснимой угрозой. Пахло смертью.

Гребер стоял перед церковью Святой Екатерины. Сам не знал, как здесь очутился.

– Эрнст, – прошептал кто-то за спиной.

Он резко обернулся. Йозеф, в пальто военного покроя. Не глядя на Гребера, он прошел в церковь. Гребер огляделся и минуту спустя последовал за ним. Нашел его на пустой скамье поблизости от ризницы. Йозеф осторожно шевельнулся. Гребер подошел к алтарю, глянул по сторонам, вернулся назад и преклонил колени рядом с Йозефом.

– Польмана арестовали, – прошептал Йозеф.

– Что?

– Польман. Сегодня утром его забрали в гестапо.

Гребер не знал, связан ли арест Польмана с повесткой для Элизабет. И только неотрывно смотрел на Йозефа.

– Значит, Польмана тоже, – наконец сказал он.

Йозеф быстро поднял глаза.

– А кого еще?

– Моя жена получила повестку в гестапо.

– На когда?

– На сегодня, утром, в половине двенадцатого.

– Повестка у вас с собой?

– Да. Вот она. – Гребер отдал Йозефу бумагу. – Как же с Польманом случилось такое?

– Не знаю. Меня там не было. Когда я пришел, то по камню, который лежал не так, как раньше, понял, что случилось. Польман отбросил его ногой, когда они его уводили. Такой у нас был условный знак. Через час я увидел, что его книги грузят на телегу.

– Там было что-нибудь, за что они могут его посадить?

– Не думаю. Все мало-мальски опасное закопано в другом месте. Даже консервы.

Гребер смотрел на бумагу в руке Йозефа.

– Я как раз хотел зайти к нему, – сказал он. – Спросить, что мне делать.

– Потому я и пришел сюда. Наверняка ведь гестаповский сотрудник караулит сейчас в его квартире. – Йозеф вернул Греберу повестку. – Что будете делать?

– Не знаю. Я только что получил ее. Вы бы как поступили?

– Сбежал, – не раздумывая ответил Йозеф.

Гребер смотрел в полумрак, где поблескивали алтари.

– Для начала схожу туда сам и спрошу, чего им надо, – сказал он.

– Если им нужна ваша жена, вам ничего не сообщат.

У Гребера похолодел затылок. Но Йозеф всего лишь рассуждал трезво, по-деловому.

– Будь им нужна моя жена, они бы арестовали ее, как Польмана. Наверно, тут что-то другое. Поэтому я пойду. Возможно, ничего серьезного, – сказал Гребер без уверенности. – Тогда бежать было бы неправильно.

– Ваша жена еврейка?

– Нет.

– Тогда другое дело. Евреи всегда должны бежать. Ваша жена не может быть в отъезде?

– Нет. Она работает по трудовой повинности. Это легко установить.

Йозеф задумался.

– Возможно, речь не об аресте. Иначе они бы давно это сделали, вы правы. У вас есть какие-нибудь предположения насчет того, зачем ее вызывают?

– Ее отец в концлагере. И некто, с кем она жила в одной квартире, мог на нее донести. Возможно также, на нее обратили внимание оттого, что мы поженились.

Йозеф опять задумался.

– Уничтожьте все, что может иметь к этому отношение. Письма, дневники и все такое. Потом ступайте туда. Один. Вы же так и решили, верно?

– Да. Скажу, что письмо пришло только сегодня и я не мог связаться с женой на фабрике.

– Так будет лучше всего. Попытайтесь выяснить, в чем дело. С вами-то ничего не случится. Вы ведь должны вернуться на фронт. И вам препятствий чинить не станут. Если понадобится укрытие для жены, я дам вам адресок. Но сперва идите туда. Я до вечера буду здесь. – Йозеф помедлил. – В исповедальне пастора Бидендика. Там, где висит табличка «Временно отсутствует». Смогу немного поспать.

Гребер встал. После холодного полумрака церкви свет за дверью так резко ударил в лицо, словно хотел просветить его насквозь и уже относился к гестапо. Он медленно шел по улицам. Словно накрытый стеклянным колпаком. Все вокруг было чужим и недостижимым. Женщина с ребенком на руках стала вдруг воплощением личной безопасности и вызвала болезненную зависть. Мужчина на скамейке, читавший газету, был образцом недостижимой беспечности, а несколько человек, которые, смеясь, разговаривали между собой, казались существами из другого, вдребезги разбитого мира. Только над ним одним мрачно висела тень тревоги, изолировала его, словно прокаженного.

Он вошел в здание гестапо, предъявил повестку. Солдат-эсэсовец провел его по коридорам во флигель. Коридоры пахли бумагами, непроветренными конторами и казармой. Ему пришлось ждать в комнате, вместе с тремя другими людьми. Один стоял у окна, выходящего во двор. Он сцепил руки за спиной и пальцами правой постукивал по тыльной стороне левой. Еще двое сидели на стульях, глядя в пространство перед собой. Один лысый, с заячьей губой, которую он то и дело прикрывал ладонью, второй с гитлеровскими усиками и рыхлым бледным лицом. Все быстро взглянули на вошедшего Гребера и тотчас отвели взгляды.

Вошел эсэсовец в очках. Все тотчас встали. Гребер был ближе всех к двери.

– Вам-то что здесь нужно? – с некоторым удивлением спросил эсэсовец. Солдаты обычно подлежали военной юрисдикции.