Эрих Ремарк - Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет

– Да разве это поможет? Или вы нарочно себя угробить решили?

– Все мы себя гробим – кто скорее, кто медленнее. Но мы потихоньку поедем, и недалеко.

Входная дверь уже совсем близко. Вон и солнышко с улицы заглядывает. Как сквозь строй, думала Лилиан. Ничего, еще пару шагов, и конец экзекуции. Еще шаг только!

– Мы вас предупредили, – холодно гудел над ухом монотонный голос. – Если что – мы не виноваты. Мы умываем руки.

Тут уж Лилиан, хоть ей и было не до смеха, не смогла удержаться от улыбки. Припасенной напоследок банальностью Крокодил придала сцене прощания невольный комизм.

– Главное, про стерильность не забудьте, – пошутила Лилиан. – Прощайте. Спасибо за все.

Наконец-то она на улице. Как снег сверкает – она почти ничего не видит.

– До свидания, Хольман!

– До свидания, Лилиан! Я тоже скоро уеду.

Она вскинула глаза. Он смеется. «Слава богу, – подумала она. – Наконец-то не зануда». Хольман тем временем плотнее укутывал ее в шубу и платки.

– Поедем не спеша, – уверенно рассуждал Клерфэ. – Когда солнце зайдет, верх опустим. А от ветра вас пока боковые стекла защитят.

– Хорошо, – согласилась она. – Можем ехать?

– Ничего не забыли?

– Нет.

– Ну, если и забыли, вам дошлют.

Об этом она как-то не подумала, и сама мысль вдруг ее утешила. Ей-то казалось, что с отъездом она со всем здесь порывает окончательно.

– Да, действительно, и правда могут ведь дослать, – пробормотала она.

На дороге непонятно откуда появился вдруг низенький человечек, с виду то ли официант, то ли церковный служка, – он торопливо и деловито шагал прямо к главному входу. Клерфэ озадаченно нахмурился.

– Постойте, это же…

Человечек прошел совсем близко, и теперь Клерфэ его узнал. Был он во всем темном, в черной шляпе, с саквояжем. Ну конечно, это же сопровождающий при гробе! Но как преобразился, куда подевались былая помятость и понурость! Нет, шествует бодрой, уверенной, почти командирской походкой. В Боготу отправляется.

– Кто? – полюбопытствовала Лилиан.

– Да так… Знакомый один. Вы готовы?

– Да, – ответила Лилиан. – Готова.

Машина тронулась. Хольман машет на прощание. Бориса не видно. Пес какое-то время еще бежал за машиной, потом отстал. Лилиан оглянулась. На террасах санаторских соляриев, еще недавно совершенно пустынных, теперь откуда ни возьмись появились люди. Это больные, восстав со своих шезлонгов, смотрели им вслед. Сарафанное радио уже разнесло по санаторию весть об ее отъезде, и теперь, заслышав рокот мотора, они стояли на террасах столбиками – темные, неподвижные фигурки, такие рельефные на фоне нестерпимой небесной сини.

– Как на корриде на верхнем ярусе, – хмыкнул Клерфэ.

– Да, – подхватила Лилиан. – Но кто тогда мы? Быки или матадоры?

– Быки, всегда и только быки. Хотя думаем, что матадоры.

Машина как будто плыла, плавно скользя вниз по белому ущелью, над которым лентой васильковой сини струилось небо. Они уже миновали перевал, но снег все еще подступал к самой дороге крутыми, под два метра высотой, отвалами. И ничего, кроме этих снежных стен и нестерпимой голубизны над ними, не было видно. Стоило чуть подольше запрокинуть голову, и ты уже не знал, где земля, где небо, где верх, где низ.

Потом, разом, накатил хвойный, смолистый дух, и плоской бурой размазней надвинулась деревня. Клерфэ остановил машину.

– Думаю, можно уже цепи с колес снять. Как там дальше, внизу? – спросил он у автомеханика.

– Зашибись.

– Как?

Клерфэ вскинул глаза. На него смотрел прыщавый, лопоухий парнишка в красном свитере, новехонькой кожаной куртке и круглых очочках.

– Ба, да мы знакомы! Герберт или Гельмут или…

– Губерт.

Паренек кивнул на большую деревянную вывеску между колонками:

Г. Геринг, автомеханик,

гараж и ремонт

– Никак, новая? – спросил Клерфэ.

– Новехонькая!

– Почему ж имя полностью не написали?

– Так оно лучше. Многие думают, что меня Германом зовут.

– Такую фамилию впору менять, а ты вон какими буквами ее размахал.

– Дурак я, что ли, менять, – усмехнулся парень. – Это теперь-то, когда немецких машин снова прибавляться стало и будет все больше. Знаете, какие чаевые мне отваливают? Нет уж, господин хороший, моя фамилия – это нынче золотое дно.

Клерфэ указал глазами на кожаную куртку.

– И обновка с чаевых, что ли?

– Наполовину. Но к концу сезона лыжные ботинки и новое пальто я себе справлю, это факт.

– Смотри, как бы не просчитаться. Кое от кого ты как раз из-за фамилии чаевых не получишь

Уже забрасывая цепи в машину, паренек только снисходительно ухмыльнулся.

– Ну, уж не от тех, которые нынче себе снова зимний отдых в горах позволить могут, – возразил он. – К тому же я по-любому не внакладе. Одни платят, лишь бы поскорее от меня отделаться, другие – за славные воспоминания, но раскошеливаются почти все. С тех пор как вывеска появилась, это, как говорится, проверено на личном опыте. Бензин?

– Бензина мне нужно, – задумчиво проговорил Клерфэ, – аж семьдесят литров нужно. Но заправлюсь я не у тебя, а у кого-нибудь не такого хваткого. Пора малость поколебать твое мировоззрение, Губерт.

Час спустя снег остался позади. Весело журчали по обочинам ручьи, капало с крыш, влажно поблескивали стволы деревьев. В окнах оранжево-красными бликами отсвечивал закат. На боковых улицах играли дети. Жирной, угольной чернотой мерцали пашни, лоскутами желтой и бурой прошлогодней травы пестрели поля.

– Остановимся где-нибудь? – спросил Клерфэ.

– Пока что нет.

– Боитесь, что снег нас нагонит?

Лилиан кивнула:

– Никогда, никогда больше не хочу его видеть.

– До следующей зимы…

Лилиан промолчала. «До следующей зимы, – думала она. – Мне до зимы – как до Сириуса или до Плеяд». Не видать ей больше зимы.

– Может, выпьем чего-нибудь? – предложил Клерфэ. – Кофе с вишневым шнапсом? Нам еще прилично ехать.

– Хорошо, – согласилась Лилиан. – Когда мы будем на Лаго Маджоре?

– Через несколько часов. Ближе к ночи.

Клерфэ остановил машину перед трактиром. Они вошли. Официантка тут же включила свет. На стенах гравюры: ревущие олени, токующие глухари.

– Проголодались? – спросил Клерфэ. – В обед хоть что-нибудь ели?

– Ничего.

– Так я и думал. – Он обернулся к официантке. – Из еды что у вас имеется?

– Салями, охотничьи колбаски, из горячего шублиги.

– Две порции шублигов, а к ним хлеба. И еще масла, и кувшинчик белого вина. Фандан есть?

– Фандан и вальполичелла.

– Фандан. А вас чем угостить?

– Рюмочкой сливовицы, если господину угодно.

– Угодно.

Лилиан сидела в углу у окна. Безучастно, вполуха слушала разговор Клерфэ с официанткой. Красноватый свет люстры зеленым и пурпурным мерцанием отражался в бутылках на барной стойке. За окном голые деревья всей мощной чернотой ветвей вонзались в бледную прозелень меркнущего неба над деревней, где в окнах домов уже затеплились первые огни. Какая тишь, какая благодать кругом, и все так просто и само собой, вечер как вечер, где нет места страхам и не нужно бунтовать, и она сама тоже часть этой благодати, просто и само собой. Ей удалось уйти! У нее даже горло перехватило при этой мысли.