Эрих Ремарк - Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет

Клерфэ рассмеялся:

– Неплохая комбинация. Мне тоже когда-то было все восемьдесят – и тридцать шесть. Когда с войны вернулся.

– И что потом?

– Потом дожил до сорока, – усмехнулся Клерфэ, включая первую скорость. – Это было очень грустно.

Машина уверенно взяла подъем от железнодорожной станции до шоссе, а уж оттуда начался долгий спуск. Внезапно у них за спиной взревел мотор другой машины. Оказалось, это красный спортивный автомобильчик, который вместе с ними переправлялся по туннелю. Похоже, водитель поджидал их специально, притаившись в засаде за сараями, и теперь ревел своими четырьмя цилиндрами так, будто их все шестнадцать.

– Еще один дурак выискался, – буркнул Клерфэ. – Хочет устроить с нами гонки. Ну что, проучим его? Или не будем лишать его иллюзий, пусть и дальше думает, будто у него самая быстрая машина в мире?

– Давайте сегодня никого иллюзий не лишать.

– Хорошо.

Клерфэ остановил машину. Красный автомобильчик за ними тоже остановился и начал истошно сигналить. Хотя места для объезда было достаточно. Но нет, гонки ему подавай.

– Вечная история, – вздохнул Клерфэ, снова трогаясь. – Он человек, он смерти ищет…

Красный автомобильчик докучал им до самого Файдо. Он снова и снова выходил на обгон, но так и не решился.

– Этак он и вправду угробится, – не выдержал наконец Клерфэ. – Последний раз едва из поворота не вылетел. Лучше дадим дураку дорогу.

Он притормозил, но тут же снова прибавил газу.

– Вот идиот! Он же чуть в зад нам не въехал! Нет, такой что спереди, что сзади одинаково опасен.

Клерфэ стал прижимать машину к обочине. От дощатой будки на краю дороги пахнуло свежей древесиной. Возле будки Клерфэ и притормозил. Красный автомобильчик на сей раз останавливаться не стал. С торжествующим ревом он пронесся мимо. Водитель с презрительным смехом помахал им рукой.

И сразу стало тихо. Слышно было только журчание ручейка и мягкий перестук дождя. «Вон оно, счастье, – подумала Лилиан. – Вот эта минута тишины, исполненная темного, томного, чаемого ожидания». Она никогда этого не забудет – эту ночь, ласковый шелест капель, влажно поблескивающую ленту шоссе.

Четверть часа спустя они въехали в полосу тумана. Клерфэ включил малый свет. Он ехал очень медленно. Немного погодя вновь стала различима обочина. А еще метров через сто туман словно дождем смыло, однако чуть позже они снова угодили в белесое облако, всплывшее откуда-то снизу.

Вдруг Клерфэ резко затормозил. Они как раз только что выехали из тумана. Прямо перед ними, обвившись вокруг километрового столба, одним колесом уже над пропастью висел красный автомобильчик. Рядом, живой и вроде бы даже невредимый, стоял водитель.

– Вот уж повезло так повезло, – сказал Клерфэ.

– Повезло? – взвился пострадавший. – А машина? Вы только посмотрите на это! Да у меня даже каско нет! А моя рука?

– Рука у вас разве что вывихнута. Вон вы же ею двигаете. Радуйтесь, что вообще на ногах стоите.

Клерфэ деловито осматривал останки красной машины.

– Иногда и километровый столб на что-то годится, – заключил он.

– Это все вы, вы виноваты! – заорал вдруг мужчина. – Это вы меня подстрекали так быстро ехать! Я на вас заявлю! Если бы вы меня пропустили, если бы гонки со мной не устраивали…

Лилиан рассмеялась.

– Чему это ваша дама смеется? – опешил крикун.

– Не ваше дело. Но поскольку сегодня среда, я, так и быть, вам растолкую. Эта дама – она с другой планеты, и пока что не очень в курсе наших обычаев и нравов. А смеется потому, что вы оплакиваете свой автомобиль вместо того, чтобы радоваться, что вообще остались живы. Для нее это непостижимо. Со своей стороны я, напротив, вами восхищаюсь. И из ближайшего населенного пункта пришлю вам техпомощь.

– Стойте! Нет уж, так просто вы не отделаетесь! Если бы вы меня не подначивали, если бы пропустили, я бы спокойно ехал своей дорогой и ни за что бы…

– Вы во всех этих «если бы да кабы» вконец запутаетесь, – прервал его Клерфэ. – Мой вам совет: лучше валите все на проигранную войну, война все спишет.

Только тут бедолага догадался взглянуть на номер «Джузеппе».

– Французский! Как же я получу деньги! – Неловко держа карандаш в левой руке, он беспомощно тыкал им в клочок бумаги. – Ваш номер! Номер ваш мне запишите! Вы же видите, я не могу писать!

– Учитесь. Меня жизнь и не такому учила.

Клерфэ уже снова садился за руль. Крикун, однако, не отставал.

– Вы намерены уйти от ответственности, скрыться с места происшествия!

– Именно. Тем не менее машину техпомощи я за вами пришлю.

– Как? Вы бросаете меня здесь, под дождем, одного на дороге?

– Именно. Потому что машина у меня двухместная. Дышите глубже, любуйтесь горами, благодарите Бога, что все еще живы и на досуге поразмышляйте о том, что многим людям гораздо лучше вас суждено было умереть.

В Бьяске они отыскали гараж. Хозяин ужинал. Дожевывая на ходу, он вышел из-за стола, кивнул домочадцам и прихватил с собой бутылку барберы.

– Ему, наверно, не помешает выпить, – буркнул он. – Да и мне тоже.

Машина плавно катила по серпантину вниз, поворот за поворотом, спираль за спиралью.

– Тут дорога скучная, – заметил Клерфэ. – До самого Локарно одно и то же. Там зато сразу озеро. Устали?

Лилиан только головой покачала. «Устала! – мысленно повторила она. – Дорога скучная! Неужели этот человек рядом со мной, этот здоровяк толстокожий, совсем не чувствует, как все во мне трепещет? Не понимает, что со мной творится? Не ощущает, как заледенелый образ мира у меня в душе начинает оттаивать, оживает, говорит со мной, вот как этот дождь, как эти мокрые скалы, вся долина, мерцающая огоньками во тьме, как даже эта дорога? Или ему совсем невдомек, что мне никогда в жизни не было настолько сродни все это, словно я лежу в колыбели на руках неведомого божества, боязливая и доверчивая, как неоперившийся птенчик, и знаю, заранее знаю, что все это никогда больше не повторится для меня, что весь этот мир, обретающий меня и обретаемый мною сейчас, я сей же миг утрачиваю, эту дорогу и эти деревни, эти темные грузовики, спящие у деревенских трактиров, это пение из-за освещенных окон, это серо-серебристое небо, эти названия – Озонья, Крешано, Кларо, Кастьоне, Беллинцона, – едва прочитанные, они исчезают за спиной во тьме, как тени, словно их и не было никогда? Или он не видит, что я не корзинка, в которой хоть что-то остается, я решето – теряю все, что зачерпываю? Не замечает, что я и слова сказать не могу, потому что сердце в груди набухло, огромное и чужое, и среди немногих имен, которые хоть что-то этому сердцу говорят, есть и его имя, хотя каждое из имен означает для него всегда и только одно – жизнь?»

– Ну и как вам первая встреча с миром низин? – спросил Клерфэ. – Человек плачется об утрате имущества, зато в неотъемлемости собственной жизни уверен свято. Вы таких еще много встретите.