Эрих Ремарк - Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет

Она оделась. У нее все-таки есть последний адрес дяди, откуда полгода назад он ей писал. Вот туда она и поедет, хоть что-нибудь разузнает.

Разузнавать ничего не потребовалось. Дядя никуда и не съезжал. Просто отказался от телефона.

– Твои деньги? – повторил он. – Как знаешь. Я тебе каждый месяц посылал в Швейцарию, это было хлопотно, разрешение на перевод средств за границу получить трудно. Разумеется, могу распорядиться ежемесячно переводить тебе ту же сумму во Францию. Скажи, куда.

– Не хочу ежемесячно. Хочу все и сразу.

– С чего вдруг?

– Мне нужны платья.

Старик смотрел на нее в упор.

– Ты совершенно как твой отец. Будь он…

– Он умер, дядюшка Гастон.

Дядюшка опустил глаза и теперь пристально разглядывал свои пухлые белые руки.

– У тебя совсем не так много денег. Что тебе здесь, во Франции, понадобилось? Бог мой, да если бы мне выпало счастье жить в Швейцарии!

– Я в Швейцарии не жила. Я там в больнице лежала.

– Но ты же ничего не смыслишь в деньгах. За пару недель все растратишь. И останешься ни с чем…

– Не исключено, – проронила Лилиан.

Он испуганно вскинул на нее глаза.

– И что тогда?

– Не бойся, тебе на шею не сяду.

– Тебе замуж надо. Ты выздоровела?

– Еще бы… Иначе как бы я приехала?

– Тебе замуж надо.

Лилиан рассмеялась – слишком уж очевидно было желание дядюшки переложить ответственность за нее на кого-то другого.

– Тебе замуж надо, – повторил он. – Я мог бы посодействовать, познакомить тебя с людьми…

Лилиан снова рассмеялась, однако ей даже стало любопытно, что именно у старикана на уме. Ему ведь под восемьдесят, думала она, а ведет себя так, будто еще на восемьдесят лет намерен себя обеспечить.

– Хорошо, – ответила она. – Еще только одно мне скажи: чем ты занимаешься, когда один остаешься?

Птичья головка дядюшки воззрилась на нее озадаченно.

– Да чем угодно… не знаю… чем-то занимаюсь… что за дурацкий вопрос! Зачем тебе?

– Тебе никогда не приходила в голову мысль забрать все сбережения, уехать куда подальше и все промотать?

– Вся в отца! – презрительно процедил старик. – Тоже никакого понятия о долге, об ответственности! По делу надо бы учредить над тобой опеку.

– Не получится. Видишь ли, тебе кажется, что я попусту растрачиваю свои деньги, а мне – что ты попусту растрачиваешь свою жизнь. Вот пусть каждый при своем мнении и остается. И обеспечь мне получение денег завтра же. Я платья должна купить!

– Где? – встрепенулся старый попугай.

– Думаю, у Баленсиаги. Не забывай: это мои деньги.

– Твоя мать…

– До завтра, – прощебетала Лилиан и чмокнула дядюшку в лоб.

– Послушай, Лилиан, не делай глупостей! Ты и так очень хорошо одета. А у этих модельеров туалеты стоят целое состояние!

– Очень может быть, – беззаботно проронила Лилиан, глядя на окна домов по другую сторону двора: в серых стеклах, словно в мутных зеркалах, отражались последние блики угасающего вечера.

– Вся в отца! – Старик и вправду был в ужасе. – Точь-в-точь! Если бы не его безумные прожекты, ты могла бы жить без забот без хлопот!

– Дядюшка Гастон, а мне вот сказали, что в наше время есть два способа потерять деньги. Один – это копить и экономить, а второй – потратить. Расскажи лучше, сам-то ты как?

Дядя только рукой махнул.

– Сама видишь. Кому сейчас легко? Тяжелые времена. А я беден.

Лилиан огляделась. Красивая антикварная мебель, мягкие кресла в чехлах, хрустальная люстра, заботливо обернутая марлей, несколько хороших картин.

– Ты всегда был скуповат, дядюшка Гастон, – сказала она. – Но теперь-то чего ради тебе скупиться?

Он уставился на нее птичьими бусинами глаз.

– Ты хочешь жить у меня? У меня мало места…

– Места у тебя вполне достаточно, но жить я у тебя не хочу. Дядюшка, сколько тебе, собственно, лет? Ты ведь, кажется, был на двадцать лет старше отца?

Старик явно растерялся.

– Зачем ты спрашиваешь, если и так знаешь?

– И ты не боишься смерти?

Дядюшка Гастон помолчал.

– У тебя ужасные манеры, – тихо проронил он наконец.

– Это правда. Напрасно я тебя спросила. Но я так часто себе самой задаю этот вопрос, что забываю, насколько он иногда пугает других.

– На здоровье пока не жалуюсь. Так что если ты рассчитываешь на скорое наследство, то, боюсь, тебя ждет разочарование.

Лилиан рассмеялась:

– Вот уж на что я никак не рассчитываю! А живу я в отеле и тебя обременять не собираюсь.

– В каком отеле? – встрепенулся дядюшка.

– В «Биссоне».

– Слава богу! Я бы не удивился, если бы ты поселилась в «Рице».

– Я тоже, – беззаботно ответила Лилиан.

Клерфэ заехал за ней. И повез в ресторан «Гран Вефур».

– Ну и как прошла первая встреча со здешним низинным миром? – поинтересовался он.

– Не знаю, у меня такое чувство, будто люди здесь собираются жить вечно. По крайней мере, так они себя ведут. Вцепились в свое имущество, как будто оно дороже жизни.

Клерфэ усмехнулся:

– А ведь в прошлую войну как все клялись, если выживут, не повторять прежних ошибок. Человек – великий мастер забвения.

– Ты тоже все забыл? – спросила Лилиан.

– Я очень старался. Надеюсь, мне не вполне это удалось.

– Я за это тебя люблю?

– Ты меня не любишь. Если б любила, не произносила бы это слово с такой легкостью. Ты бы мне этого вообще не сказала.

– Может, я люблю тебя, потому что ты не думаешь о будущем?

– Тогда ты любила бы каждого мужчину в санатории. Предлагаю на ужин камбалу с жареным миндалем и к ней молодое монтраше.

– Тогда почему я тебя люблю?

– Потому что под руку попался. И потому, что ты любишь жизнь. Я для тебя просто-напросто безымянный кусок жизни. Это чертовски опасно.

– Для меня?

– Для безымянного. Его можно кем угодно заменить.

– Меня тоже, – сказала Лилиан. – Меня тоже, Клерфэ.

– В этом я уже не очень-то уверен. Будь я поумней, бежал бы со всех ног.

– Ты еще и прийти ко мне толком не успел.

– Завтра утром уезжаю.

– Куда? – спросила Лилиан, не поверив услышанному.

– Далеко. Мне в Рим надо срочно.

– А мне к Баленсиаге, платья купить. Это еще дальше, чем в Рим.

– Я действительно уезжаю. Надо уладить дела с контрактом.

– Хорошо, – сказала Лилиан. – Это даст мне время с головой окунуться в мир моды. Мой дядюшка Гастон уже подумывает учредить надо мной опеку – или замуж выдать.

Клерфэ улыбнулся:

– Хочет из одной тюрьмы поскорее запихнуть тебя в другую, пока ты не распробовала вкус свободы.

– А что такое свобода?

– Я и сам не знаю. Знаю одно: это не безответственность и не жизнь без цели. Отрицательное определение всегда подыскать легче.

– Когда вернешься?

– Через несколько дней.

– У тебя в Риме кто-то есть?

– Да.