Эрих Ремарк - Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет

– Разумеется, мадемуазель.

Она поднялась по лестнице. Приемник мерцал в темноте хромом и стеклом. Она включила свет и какое-то время постояла у окна – не проедет ли полицейская машина. Но все было тихо. Медленно разделась. Прикинула, не развесить ли на ночь по комнате платья, своих дружков, но не стала. «Пожалуй, время такой помощи для меня уже миновало, – подумалось ей. – Да и повод миновал». Зато она оставила включенной лампу и приняла снотворное.

Проснулась она как будто от толчка. Солнце настырно пробивалось сквозь занавески, укоризненными лучами норовя ослепить горящую электрическую лампочку. Телефон надрывался. «Полиция!» – успела подумать она, хватая трубку.

Оказалось, это Клерфэ.

– Мы уже в Брешии. Только что добрались.

– Ах да, в Брешии. – Она все еще стряхивала с себя обрывки тяжелого, проваливающегося в забвение сна. – Ты доехал!

– Шестым! – Клерфэ смеялся.

– Шестым. Это же замечательно.

– Чушь все это. Завтра возвращаюсь. А сейчас иду спать. Торриани уже дрыхнет, прямо здесь, на стуле заснул.

– Конечно, спи. Хорошо, что ты позвонил.

– Поедешь со мной на Ривьеру?

– Да, любимый.

– Тогда жди.

– Да, любимый.

– Не вздумай уезжать, пока не вернусь.

«Куда мне уезжать? – удивилась она про себя. – В Брешию, что ли?»

– Я тебя жду, – сказала она.

Около полудня она прошлась по улице Сены. Улица как улица, все как всегда. Пробежала глазами газетные столбцы. Ничего не нашла. Подумаешь, человек погиб – разве это повод для газетной заметки?

– Я этот дом давно приобрел, еще задолго до войны, – рассказывал Клерфэ. – Тогда половину Ривьеры можно было скупить за гроши. А вот жить здесь – никогда не жил, кое-какую мебелишку только расставил. Стиль, сама видишь, ужасный, безвкусица, но лепнину можно сбить, остальное обновить, по-современному обустроить.

– Зачем? Ты что, правда собираешься тут жить?

– А почему нет?

Из полутемной комнаты Лилиан смотрела в темнеющий за окнами сад, прочерченный серым гравием дорожек. Моря не видно.

– Да ладно, Клерфэ! – сказала она. – Разве что когда тебе шестьдесят пять стукнет! Не раньше. Заслуженный отдых от трудов в Тулузе. Тогда, если охота, и заживешь здесь жизнью почтенного французского рантье, с воскресным обедом в «Отель де Пари» и последующим визитом в казино.

– Тут сад большой, а дом можно расширить, – как ни в чем не бывало продолжал рассуждать Клерфэ. – И деньги найдутся. «Тысяча миль» расщедрилась на призовые. Да и в Монако на гонке, надеюсь, я еще подзаработаю. Почему, по-твоему, здесь жить невозможно? Где вообще ты хотела бы жить?

– Не знаю, Клерфэ.

– Да не может такого быть! Хотя бы приблизительно?

– Я правда не знаю, – пролепетала Лилиан растерянно. – Нигде. Хотеть где-то жить – значит, хотеть где-то умереть.

– Но зимой климат здесь во сто раз лучше, чем в Париже.

– Зимой, – повторила Лилиан, и прозвучало это как Сириус, Стикс, вечность.

– Да зима скоро уже – оглянуться не успеешь. Если с ремонтом хотим управиться, начинать сейчас надо.

Лилиан испуганно оглядывала голые стены. А ведь это уже не первый такой разговор, пронеслось в голове. «Да не хочу я сидеть здесь взаперти!»

– Разве ты не должен уже зимой начать работу в Тулузе? – спросила она.

– Одно другому не мешает. Перво-наперво я хочу поселить тебя там, где для тебя климат благоприятный.

«Да что мне климат!» – с досадой подумала Лилиан и, уже почти в отчаянии, все-таки сказала:

– Самый благоприятный климат в санатории.

Клерфэ вскинул на нее глаза:

– Тебе нужно обратно в санаторий?

Она молчала.

– Ты хочешь обратно в санаторий? – снова спросил он.

– Что мне тебе ответить? Разве я не здесь?

– Ты с врачом говорила? Вообще была у врача – после санатория?

– Мне незачем обращаться к врачу.

Он смотрел на нее недоверчиво.

– Пойдем к врачу вместе. Я разыщу для тебя лучшего специалиста во Франции, к нему и пойдем.

Лилиан ничего не ответила. Только этого не хватало, думала она. Клерфэ и до этого уже несколько раз ее насчет врача спрашивал, но вполне довольствовался ее скупыми ответами, мол, да, была, и в дальнейшие подробности не вникал. Сейчас все иначе. И все это навалилось на нее разом – врач, дом, любовь, забота и все прочие ненужные словеса, которые для нее давно не существуют и только делают еще более мучительным путь к смерти. Если и дальше так пойдет, то он, чего доброго, захочет упечь ее в больницу.

За окном вдруг пронзительно запела какая-то птаха.

– Давай выйдем на воздух, – предложил Клерфэ. – Согласен, этот пестрый канделябр с электрическими лампочками – ужасная безвкусица. Но все это можно переделать.

В саду вечерний сумрак уже льнул к лепнине настенных орнаментов. Лилиан вздохнула всей грудью. Вырвалась!

– Вся суть в том, Лилиан, – сказал Клерфэ, – что ты не хочешь со мной жить. Я же вижу.

– Но я ведь живу с тобой, – оторопело возразила она.

– Да, живешь, но так, словно завтра тебя тут не будет. Словно ты вот-вот уедешь.

– Но разве тебе не хотелось жить именно так?

– Может быть, но теперь не хочется. А тебе не хотелось жить со мной по-другому?

– Нет, – тихо проговорила она. – Но и ни с кем другим, Клерфэ.

– Но почему?

С трудом сдерживая гнев, она молчала. К чему эти дурацкие расспросы?

– Мы уже столько раз об этом говорили, – наконец сказала она. – Зачем снова?

– Но отношения-то могут меняться. Неужто любовь настолько презренная штука?

Лилиан покачала головой. Он смотрел на нее:

– Никогда в жизни я ничего подобного не желал для себя, Лилиан. А теперь вот хочу. Хочу быть с тобой.

– Но ты и так со мной!

– Не совсем. Недостаточно.

«Он хочет связать меня и посадить под замок, – думала она, – и еще кичится этим, гордится женитьбой, заботой, любовью, и, может, даже так оно и есть. Но как же он не поймет: все, чем он так гордится, только относит меня от него все дальше?» Она уже с лютой ненавистью смотрела на эту маленькую виллу, на дорожки эти гравиевые. Для того ли она сбежала, спустилась с гор, чтобы кончить свои дни вот здесь? Здесь или в Тулузе, или в Бершии? Куда подевался азарт приключения? Куда Клерфэ подевался? Почему его будто подменили? Почему они оба не посмеются над всем вот этим? Что тогда вообще им останется в жизни?

– Мы могли бы по крайней мере попробовать, – сказал Клерфэ. – А не получится, продадим дом.

«У меня уже нет времени пробовать что-то, – думала Лилиан. – Нет времени на эксперименты с домашним уютом и счастьем семейного очага. Мне же от этого только горше. Прочь, скорее прочь отсюда! У меня даже на все эти разговоры нет времени. Ведь я проходила все это, и в лучшем варианте, там, наверху, в санатории, и с Борисом, но и оттуда сбежала!»