Эра Ершова - Самая простая вещь на свете

— Здравствуй, Марина, приезжай, нам нужна твоя помощь, — попросил он.

— Сейчас буду, — коротко ответила Марина, не задавая излишних вопросов.

Время уже давно перевалило за полночь, а Даниель все говорил и говорил, как будто боялся упустить последнюю возможность высказаться. Марина сидела напротив и, подперев щеку ладонью, сострадала ему. Вторая бутылка вина была на исходе.

— Не понимаю, что ей еще надо? — вздыхала Марина. — Она не знает, что такое настоящие проблемы. Я к своему Феде и то лучше относилась, чем она к тебе.

— Это верно, — соглашался Даниель, с трудом ворочая языком. — А ведь я живу только для семьи. Мне самому ничего не надо.

— Давай спать, — предложила Марина и заботливо добавила: — Тебе же завтра на работу.

— Да, — Даниель кивнул отяжелевшей головой.

— Я с Машей в комнате лягу, ей сейчас тяжело, вдруг ночью проснется.

— Ты чужой человек, а о ребенке беспокоишься больше, чем родная мать.

— Я ее люблю, — Марина театрально закатила глаза, кивнув в сторону Машиной спальни.

— Даже не знаю, что бы я без тебя делал! — расчувствовался Даниель и поднялся.

— Иди, иди, — махнула рукой Марина, — я здесь все уберу.

Даниель поплелся наверх, крепко держась рукой за перила. Он долго возился в ванной — чистил зубы, разглядывал в зеркало свое осунувшееся, постаревшее лицо, потом надел пижаму и вышел. Прямо перед дверью лицом к нему стояла Марина. Вид у нее был странный, в глазах сверкали опасные огоньки. «Что это?» — успел подумать Даниель. Марина подошла вплотную, а дальше произошло что-то совсем непонятное, в чем Даниель участвовать не хотел. Он попытался было сопротивляться, но тут, как по щелчку переключателя, вдруг вырубилась воля, и он поплыл, как в состоянии невесомости, беспомощно двигая руками и ногами, инстинктивно пытаясь найти точку опоры и не отдавая себе отчета в происходящем. Иногда он совсем близко видел Маринины глаза, похорошевшие и как будто безумные, ее заострившийся нос, губы, с которых срывались дикие влекущие звуки. Он с удивлением прислушивался к своему телу, утопающему, помимо его воли, в незнакомом, жгучем наслаждении. В какие-то моменты ему становилось страшно, и он делал над собой усилие, чтобы остановиться, прервать наваждение, но каждый раз новая, еще более сильная волна возбуждения подхватывала его и несла все дальше и дальше в потоке чувственного безумия, не давая прийти в себя, опомниться, сообразить, что происходит. Марина, как опытная жрица, уверенно творила обряд любви: это была ее стихия. Не первый раз в жизни ей приходилось преодолевать яростное сопротивление на последнем рубеже сближения с мужчиной, но дальше, за этим рубежом, хозяйкой становилась она. Даниель потерял ощущение места, времени, бытия. Это было и восхитительно, и жутко, как полет с высокой горы. Никогда прежде он не испытывал ничего подобного.

Он пришел в себя под утро. Лежал на кровати, злой и опустошенный.

— Зачем мы это сделали? — выдавил он сквозь зубы. — Это ужасно.

— Ужасно? — наивно удивилась Марина. — А мне показалось, тебе было со мной хорошо.

— Да разве в этом дело? — простонал Даниель. — Хорошо — не хорошо…

— Тогда объясни в чем.

— В том, что свинство это по отношению к моей семье, да и к тебе тоже.

— Да не переживай ты так, — Марина встала. Ее голое тело было некрасивым, но продолжало привлекать тугой, какой-то земной округлостью. — Тебя это ни к чему не обязывает. Я просто хотела доставить тебе удовольствие. — Покачивая монументальными бедрами, Марина направилась к двери.

— Я не свожу любовь к удовольствию, — сердито крикнул ей вслед Даниель. — Мы не животные. Так нельзя!

— Хорошо, больше не буду, — спокойно согласилась Марина и, подхватив одежду, ушла в ванную.

Весь день Даниель терзался чувством стыда за свое малодушие, прятал глаза от сослуживцев. Казалось, что каждый, заглянув в них, тут же раскроет его тайну. В душе бушевало негодование к Марине: такое вероломство! И это лучшая подруга жены! О господи, что же теперь делать? Ситуация представлялась совершенно безвыходной. Бессонная ночь и неожиданно тяжелое похмелье лишь усугубляли чувство непоправимости того, что произошло. Даниель кое-как дотянул до конца рабочего дня, почти не вникая в дела, и поспешил домой с твердым намерением избавиться от Марины и уговорить Свету завтра же вернуться обратно.

Дома, еще в прихожей, Даниель услышал раскатистый хохот Маши.

— Что у вас здесь происходит? — крикнул он, невольно заражаясь весельем.

— Мы играем! — закричала Маша. Голос ее впервые за эти дни звучал счастливо.

Даниель зашел в комнату. Маша сидела верхом на коленях Марины и, крепко держа ее за руки, изо всех сил раскачивалась, как на качелях, то взмывая вверх, то прогибаясь назад, почти касаясь затылком пола, и хохотала взахлеб. Марина вторила ей приглушенным грудным смехом. Разрушить эту идиллию Даниель не решился.

«Ладно, — подумал он, — поговорим завтра. Да она, наверное, и сама все поняла».

Вечер прошел спокойно, и они рано легли спать: сказалась усталость после бессонной ночи. Даниель, едва добравшись до кровати, закрыл глаза и приготовился мгновенно уснуть, но сон, как ни странно, не шел. Стоило ему закрыть глаза, как все дневные страхи и угрызения куда-то исчезали, и вместо них навязчивое воображение восстанавливало в памяти эпизоды прошедшей ночи, возбуждая и будоража его. Он долго вертелся, садился на постели, вставал, решил даже посреди ночи принять ледяной душ — все было напрасно. Марина, как наваждение, упрямо заполняла каждую клеточку. Наконец, измученный и разъяренный, сам не зная, зачем он это делает, Даниель ворвался к Марине в комнату.

Она полусидела на кровати.

— Ты не спишь? — удивился Даниель.

Марина загадочно улыбнулась. Нет, она не спала. Она не спала ни минуты. Она все слышала. Она ждала.

— Иди ко мне… — прошептала она своим особенным низким голосом и протянула к нему руки.

Нинкины пророчества начинали сбываться. Света и вправду готова была лезть на стену. В ожидании звонка она вот уже двое суток не выходила из квартиры. Проклятый телефон вел себя подло. Звонки раздавались по нескольку раз на дню, заставляя Свету замирать от счастья и тут же, услышав чей-то ненужный голос, проваливаться в пропасть отчаяния. Прожив на свете сорок пять лет, она даже не подозревала о существовании такого чувства — огненного, пронзающего насквозь. «Господи, — укоряла она себя, в отчаянии заламывая руки, — я все, все не так сделала! Если бы только он сейчас появился! Я все отдала бы за один только взгляд! Как я могла не пустить его? Ведь он же хотел остаться!»

Света металась по комнатам, хваталась за голову. Краем сознания она понимала, что ведет себя, как безумная. Иногда мрачной тучей проплывала в голове мысль о Маше и Даниеле, но Света гнала, гнала ее прочь. Она отчаянно страдала, но в этом страдании не было места ни для мужа, ни для ребенка. Только он, только Иван мог вернуть ее в нормальное состояние.