Джон Стейнбек - Зима тревоги нашей [litres]

– Сэр, деньги достались ей в наследство от брата.

– Знаю. Я пытался ей объяснить, когда она их снимала. Уставилась на меня своими голубенькими глазками и сказала, что хочет просто прицениться! Разве нельзя просто прицениться без тысячи долларов в кармане? Если она не понимает, ты-то должен проявить благоразумие!

– Сказывается недостаток практики, мистер Бейкер. С тех пор как мы поженились, денег у нас и не было.

– Что ж, так практикуйся скорее, не то будет поздно! Для некоторых женщин тяга к покупкам превращается в зависимость.

– У Мэри не было возможности ее развить, сэр.

– Значит, будет. Дай ей нюхнуть крови, и она превратится в убийцу!

– Мистер Бейкер, вряд ли вы говорите серьезно.

– Еще как серьезно!

– Так аккуратно с деньгами не обращается ни одна жена. Ей деваться некуда.

Как ни странно, он разбушевался еще сильнее.

– Итан, ты меня разочаровал! Хочешь чего-нибудь достигнуть в жизни – стань хозяином в своем доме! Уж отсрочить покупку новой мебели ты мог бы.

– Я бы мог, а она нет. – Мне пришло в голову, что банкиры способны просвечивать людей, как рентген, и прямо сейчас он видит конверт в моем кармане. – Я попытаюсь ее уговорить, мистер Бейкер.

– Если она их уже не потратила! Она сейчас дома?

– Сказала, собирается на автобус до Риджхэмптона.

– Господи, ты боже мой! Плакала тысяча баксов!

– Ну, у нее осталось кое-что на счете.

– Дело-то не в этом! Деньги – твой единственный путь наверх!

– Деньги делают деньги, – мягко напомнил я.

– Верно! Упустишь это из виду, и все кончено – останешься продавцом до конца своих дней!

– Мне жаль, что так вышло.

– Ты должен контролировать ситуацию.

– Женщины – странные существа, сэр. Вероятно, ваш вчерашний разговор о деньгах навел ее на мысль, что заработать их легче легкого.

– Тебе надо развеять ее заблуждения, иначе ничего не заработаешь.

– Хотите холодной колы, сэр?

– Да, пожалуй.

Из бутылки ему пить было не с руки. Пришлось достать упаковку бумажных стаканчиков для пикника, зато он немного остыл, лишь невнятно ворчал, как утихающий гром.

Зашли две негритянки с железнодорожного переезда, и мистеру Бейкеру пришлось проглотить и колу, и свой гнев.

– Поговори с женой! – грозно повторил он, вышел широким шагом и пересек улицу, направляясь к себе домой.

Я задумался, не заподозрил ли он чего и поэтому так разозлился. Вряд ли. Нет, думаю, он разозлился потому, что почувствовал – теряет хватку. Если твой совет не принимают – чем не повод для ярости?

Негритянки были милы. Возле переезда находится община цветных, все очень приятные люди. У нас они покупают редко, потому что там свой магазин, и лишь время от времени они заглядывают, чтобы сравнить цены и убедиться, что расовая солидарность не обходится им слишком дорого. Они больше приценивались, чем покупали, и я понимал почему… Хорошенькие женщины с длинными стройными ногами. Удивительно, как полуголодное детство отражается на человеческом теле, да и на духе тоже.

Перед закрытием я позвонил Мэри.

– Голубиная пушинка, я немного задержусь.

– Не забудь про ужин с Марджи в «Формачтере»!

– Я помню.

– Насколько задержишься?

– Минут на десять-пятнадцать. Хочу пройтись и посмотреть на земснаряд в гавани.

– Зачем?

– Подумываю его прикупить.

– Фи!

– Рыбки взять?

– Только если попадется хорошая камбала. Остальная рыба ушла.

– Ладно, пойду и я.

– Не очень-то прохлаждайся! Тебе еще купаться и переодеваться. Все-таки в ресторан идем!

– Не буду, моя прелестница, моя красавица! Мистер Бейкер устроил мне разнос за то, что позволил тебе потратить тысячу долларов.

– Вот же старый козел!

– Мэри-Мэри! И у стен есть уши.

– Пускай засунет свои наставления сам знаешь куда!

– Вряд ли у него получится. К тому же он считает тебя бестолочью.

– Кем-кем?

– А я – размазня, слюнтяй и все в таком духе.

Она звонко расхохоталась, и от удовольствия мое сердце пошло мурашками.

– Скорее домой, милый, – сказала она. – Скорее домой!

И каково это вынести мужчине?! Повесив трубку, я обмяк и взмок от счастья, если такое бывает одновременно. Я попытался вспомнить, как жил без Мэри, и не смог, попытался представить свою жизнь без нее и не смог этого даже вообразить, за исключением того, что мир окрасился бы в траурные тона. Наверное, всем случается сочинять себе эпитафию. Моя звучала бы так: «Прощай, простофиля».

Солнце село за холмы на западе, но в небе висело огромное рыхлое облако, рассеивало свет и отбрасывало на воды гавани и за волнорез, так что пенистые гребни волн зарделись, словно розы. Сваи в воде у городской пристани стоят по три, сверху стянуты железными обручами и стесаны в форме конуса, чтобы выдерживать давление зимнего льда. На каждой неподвижно застывшая чайка – как правило, самец с кипельно-белой грудкой и серыми крыльями. Хотел бы я знать, владеют ли они своими местами и могут ли по собственному усмотрению их продавать или сдавать внаем.

У причала стояло несколько рыболовных ботов. Я знал всех рыбаков, знал их всю жизнь. И Мэри была права. Они привезли одну камбалу. Я купил пару хороших рыбешек у Джо Логана и подождал, пока он отделит филе от костей, ловко орудуя ножом, идущим вдоль позвоночника легко, будто сквозь воду. Весной тема для разговоров одна: когда придет королевский горбыль. Мы говаривали так: сирень зацветет, и горбыль придет, но разве можно полагаться на поговорки? Такое чувство, будто всю мою жизнь горбыль либо еще не пришел, либо только что ушел. До чего же красива эта рыба! Изящная, как форель, чистая, серебряная как… как серебро. И пахнет хорошо. Увы, горбыль ушел. Джо Логан не поймал ни одного.

– А мне нравится рыба-шар, – признался Джо. – Забавно: называешь ее так, и никто не притронется, стоит же сказать «морской цыпленок», и покупатели за нее дерутся.

– Как дочка, Джо?

– То ей лучше, то опять тает на глазах. Сердце кровью обливается!

– Увы. Очень тебе сочувствую!

– Если бы можно было хоть как-то помочь…

– Конечно! Бедный ребенок! Вот пакет. Бросай камбалу прямо сюда. Передай дочке мой сердечный привет!

Он долго смотрел мне в глаза, будто надеялся из меня что-нибудь вытянуть, будто у меня было лекарство.

– Передам, Ит, – сказал он. – Обязательно передам.

За волноломом работал земснаряд, гигантский бур взрывал ил и ракушки, насосы перемещали грунт сквозь трубу на понтонах и выбрасывали позади просмоленного забора на берегу. Горели ходовые огни и якорный огонь, две красных лампочки обозначали, что земснаряд работает. Бледный кок в белом колпаке и переднике оперся о поручни, смотрел за борт и время от времени сплевывал в бурлящую воду. Ветер дул с моря. Он нес от земснаряда вонь ила, гниющих моллюсков и пожухших водорослей вместе со сладкими запахами поспевающего пирога с яблоками и корицей. Огромный бур величественно поворачивался, расширяя фарватер.