Джон Стейнбек - Зима тревоги нашей [litres]

Она повернулась к Итану.

– Найдите мне еще хоть одного американского банкира, который это знает!

Бейкер покраснел.

– Моя жена выписывает серию «Великие книги». Она большая любительница чтения. Прошу, позвоните ей как-нибудь.

– С удовольствием! Сложите мои покупки в пакет, мистер Хоули. Захвачу их на обратном пути.

– Хорошо, мэм.

– Поразительная женщина, – отметил Бейкер.

– Они с Мэри отлично ладят.

– Итан, тот федерал заходил сюда?

– Заходил.

– Чего хотел?

– Не знаю. Задал пару вопросов про мистера Марулло. Ответить мне было нечего.

Бейкер не спеша отбросил образ Марджи, как актиния отбрасывает панцирь высосанного ею краба.

– Итан, ты видел Дэнни Тейлора?

– Нет, не видел.

– Ты знаешь, где он?

– Нет, не знаю.

– Мне нужно с ним связаться. Как думаешь, где он может быть?

– Я не виделся с ним… да, с мая месяца. Он хотел снова лечь в клинику.

– Ты знаешь в какую?

– Он не сказал. Но настроен был серьезно.

– Учреждение государственное?

– Вряд ли, сэр. Он взял у меня немного денег.

– Что?!

– Я одолжил ему немного денег.

– Сколько?

– В каком смысле, сэр?

– Извини, Итан. Мы с тобой старые друзья. Извини. Еще деньги у него были?

– Думаю, да.

– Ты знаешь, сколько именно?

– Нет, сэр. Просто мне показалось, что у него есть деньги.

– Если знаешь, где он, скажи!

– Сказал бы, если б знал, мистер Бейкер. Возможно, стоит составить список адресов и телефонов.

– Он брал у тебя наличными?

– Да.

– Нехорошо-то как! Наверняка лег не под своим именем.

– Почему?

– Люди из хороших семей всегда так делают. Итан, ты взял деньги у Мэри?

– Да.

– И она не против?

– Она не знает.

– Начинаешь соображать.

– У вас научился, сэр.

– Вот и помни об этом.

– Учусь понемногу. По большей части узнаю, сколько я всего еще не знаю.

– Здоровый подход. Мэри здорова?

– Да, она у меня сильная и крепкая. Вот бы вывезти ее куда-нибудь отдохнуть! Мы сколько лет не выбирались из города.

– Все впереди, Итан. Я подумываю отправиться на Четвертое июля в Мэн. Шум и гам меня доконали.

– Везет вам, банкирам. Вы ведь недавно ездили в Олбани?

– С чего ты взял?

– Не знаю, слышал краем уха. Может, миссис Бейкер сказала моей Мэри.

– Вряд ли. Она не в курсе. Попытайся вспомнить, от кого ты слышал!

– Или померещилось…

– Итан, дело серьезное! Постарайся припомнить, кто тебе сказал.

– Не могу, сэр. Какая разница, если это неправда?

– Скажу тебе по секрету, почему я так встревожился. Видишь ли, это правда. Меня вызывал губернатор штата. Дело нешуточное. Откуда же произошла утечка?

– Кто-нибудь из тамошних?

– Вряд ли. Я слетал одним днем. Дело серьезное. Я тебе кое-что расскажу. Если информация просочится, я буду знать, кто виноват.

– Тогда я ничего знать не хочу!

– Ты знаешь про Олбани, поэтому выбора у тебя нет. Штат затеял расследование делишек и нашего округа, и Нью-Бэйтауна.

– Почему?

– Думаю, вонь дошла до самого Олбани.

– Никакой политики?

– Думаю, политикой можно назвать все, чем занимается губернатор.

– Мистер Бейкер, почему это нужно скрывать?

– Я скажу тебе почему. Едва на севере штата стало известно о предыдущей проверке, как большая часть документации исчезла.

– Ясно. Жаль, что вы мне рассказали. Я не болтун, но такого лучше не знать.

– Если на то пошло, Итан, я тоже предпочел бы не знать.

– Выборы – седьмого июля. Все вскроется до них?

– Как штат решит.

– Думаете, Марулло замешан? Я не могу себе позволить лишиться работы!

– Вряд ли. Приходил федерал. Министерство юстиции. Разве ты у него документы не спрашивал?

– Как-то не подумал. Он махнул удостоверением, но я не разглядывал.

– Очень зря. Всегда проверяй документы.

– И как вы решились уехать в такое время?

– А, это не страшно. На выходных Четвертого июля ничего не происходит. Япошки напали на Перл-Харбор в выходные. Знали, что все разъедутся.

– Вот бы я мог съездить куда-нибудь с Мэри!

– Попозже съездишь. Пока же напряги мозги и попытайся найти Дэнни Тейлора.

– Зачем? Разве это так важно?

– Еще бы. Прямо сейчас я не могу тебе объяснить почему.

– Что ж, придется его поискать.

– Если ты его найдешь, то, возможно, и эта работа тебе больше не понадобится.

– Я постараюсь, сэр!

– Вот и молодец, Итан. Я в тебя верю. Как только найдешь – сразу мне звони, хоть днем, хоть ночью.

Меня всегда поражали люди, которые говорят, что им некогда думать. Я, к примеру, способен думать о нескольких вещах сразу. Могу взвешивать овощи, обмениваться приветствиями с покупателями, ссориться или нежничать с Мэри, справляться с детьми, и все это совершенно не препятствует непрерывному процессу обдумывания, размышления, домысливания. Наверняка так могут все. Возможно, нехватка времени – это отсутствие желания думать.

В незнакомой, неизведанной стране, в которую я попал, у меня, пожалуй, и не было другого выбора. Подступали вопросы, требующие ответа. Мир этот был для меня совершенно нов, и я ломал голову над теми материями, что его старожилы давно уразумели и перестали о них задумываться еще в детстве.

Я считал, что могу запустить процесс и управлять им на каждом повороте, даже остановить, если потребуется. Теперь же во мне росла пугающая уверенность, что процесс способен стать вещью в себе, почти личностью с собственными целями и средствами, вполне независимой от своего создателя. И еще одна тревожная мысль не давала мне покоя. Запустил ли я этот процесс сам – или же просто не стал ему сопротивляться? Возможно, привел его в движение я, но в то же время он тащил меня за собой. Будто я очутился на длиннющей улице, где нет ни перекрестков, ни развилок, ни выбора.

Вопрос выбора стал главным испытанием. Что такое моральные принципы? Просто слова? Достойно ли судить своего отца за слабость, если он проявлял лишь щедрость души и наивную убежденность в том, что остальные люди столь же щедры? Никто не толкал его в яму, он сам в нее свалился. Безнравственно ли обирать упавшего? Как видно, нет.

Вокруг Нью-Бэйтауна неспешно стягивалось кольцо окружения, и затеяли это люди достойные. Если все получится, их будут считать не бесчестными, а ловкими. Если вмешается фактор, которого они не учли, – будет ли это безнравственно или непорядочно? Полагаю, зависит от того, добьется этот «фактор» успеха или нет. Для подавляющего большинства успех не бывает плохим. Помню, когда Гитлер беспрепятственно и триумфально продвигался вперед, многие порядочные люди искали и находили в нем скрытые добродетели. Муссолини заставил поезда ходить точно по расписанию, Виши сотрудничал с врагом ради Франции, а Сталин, кем бы он ни был, тоже действовал решительно. Сила и успех – выше любых моральных принципов, выше критики. Выходит, дело не в том, что́ ты делаешь, а ка́к ты это делаешь и как называешь. Есть ли в людях, в самой глубине души, предохранительное устройство, способное остановить или наказать за проступок? Не похоже. Наказание настигает лишь в случае неудачи. По сути, если преступник не пойман, то и преступления никакого нет. В результате запланированных для Нью-Бэйтауна перестановок некоторые пострадают, некоторые даже погибнут, однако начатый процесс это не остановит.