Владимир Канивец - Крах диссидентки

В университете училось немало красивых девушек, и Арсений не мог определить, какая из них нравится ему больше других. Подвижная, словоохотливая, острая на язык Вита относилась к разряду тех девушек, которым больше импонировала дружба ребят, нежели подруг. Должно быть, из-за этого какое-то время никто из парней не обращал на нее внимания, хотя красотой ее бог не обидел. И характером наделил не кротким, стеснительным, а необузданно-смелым, порой даже дерзким. Первое, что бросалось в глаза при взгляде на нее, — волнистые рыжеватые волосы, лежавшие на голове так, будто Вита шла против сильного ветра; большие серые глаза, опушенные густыми длинными ресницами; пухлые губы под прямым, будто немного коротковатым для ее полного лица носом с чуткими ноздрями. Губы всегда были накрашены ярко-красной помадой, что придавало чертам ее лица необычную привлекательность.

Вита пригласила Арсения в гости на свой день рождения. Сказала, что будет несколько парней и девушек, свои, журналисты. Стояла осень, всюду было море цветов, и Арсений, заехав на Бессарабку, купил целую охапку таких же огненно-красных, как Витины губы, георгинов. Девушка жила не в общежитии, а у какой-то родственницы на Корчеватом, и Арсений плутал около часа, пока нашел этот переулок. Неудивительно, что она часто пропускала первую лекцию: добиралась до университета почти целый час! А поспать, как сама признавалась, любила. Вот и девятый номер дома. Во дворе загремела цепью большая собака, зарычала, будто кто-то схватил ее за горло — и задавить не мог, и отпустить боялся. Выбежала Вита, взяла Арсения за руку как маленького — из ее тонких пальцев струилось ласковое тепло, — провела мимо волкодава в свою комнату. Всплеснула руками, упав в кресло, рассмеялась.

— Чего ты? — смутился Арсений, он не удержался и сжал — правда, легонько — ее пальцы, ощутив, как они пугливо дрогнули.

— Посмотри в зеркало! У тебя от испуга волосы дыбом встали!

Арсений глянул в зеркало и невольно усмехнулся: густые каштановые волосы от ветра стояли торчком, как просяной веник. Арсений пригладил чуб руками, потому что никогда не носил с собой расчески. Но волосы все равно топорщились.

— Ой боже! — смеялась Вита. — Какие же вы, парни, неловкие! А ну давай я тебя причешу!

Она соскочила с кресла, схватила с туалетного столика расческу, подставила ладонь под Арсениев затылок и начала расчесывать — точно пряжу — густые спутанные волосы. Смеясь, спрашивала:

— Ты, наверное, никогда не причесываешься?

Арсений молчал, видел перед собой только Витино лицо, ее ярко-красные, как перезрелая вишня, губы. «А что, если я ее поцелую?» — мелькнула мысль. И его будто кто-то подтолкнул: обхватил руками ее тонкий стан и припал губами к сжатым устам. Вита испуганно отшатнулась, выпустив расческу, повисшую на Арсеньевых волосах. Какой-то миг оба стояли, растерянно глядя друг на друга. Потом Вита отступила от него на шаг и сердито молвила:

— Глупый!

И в ее голосе Арсений уловил слезы. Едва находя нужные слова, он пробормотал:

— Прости, сам не знаю, как это…

Кто знает, чем бы закончилось это «объяснение в любви», если бы не послышался громкий лай собаки.

— Это наши! — испуганно воскликнула Вита. — Посмотри в зеркало, на кого ты похож! Возьми! — ткнула она Арсению носовой платок. — Вытри губы. Господи! И этого не может сделать как следует! Разве же так снимают помаду? Дай сюда! Да быстрее, быстрее! Они уже по двору топают!

После того дня рождения Вита, встречаясь с Арсением, вела себя так, будто между ними ничего не случилось. Сначала Арсению это понравилось: и в самом деле, ведь он только прикоснулся к ее губам. Да, собственно, и не к губам, а к помаде, только и почувствовал, какие те губы жирные от помады. Но проходили дни, и настало время, когда то, что Вита и дальше продолжает относиться к нему так же, как и к другим парням, начало раздражать. Пришлось сделать открытие, о котором уже шептались Витины подруги: он ревнует Виту — значит, любит! Казалось бы, железная логика. Однако, прислушиваясь к чувствам, которые таились в душе, улавливал: ревности все же больше, чем любви. Да, она ему очень нравится! Да, он не мог оставаться спокойным, когда она смеялась где-то поблизости или стояла с каким-либо парнем в коридоре университета. Но он не таким представлял свое чувство к той единственной, какая ему суждена. Не смог бы сказать — каким, но понимал, что не таким…

Напившись крепкого чая, Арсений порывисто вскочил, с грохотом отодвинув табуретку, пошел одеваться. В редакцию! А то в этой пустой квартире замучат воспоминания. А еще надо съездить к Алеше, голосок которого уже веселым звоном наполнял душу. Вообще пора устроить мальчика в детский сад, пусть живет с отцом и матерью. Понравится это Вите или нет, необходимо так сделать. Она, вишь, махнула куда-то, будто и забыла, что у нее есть муж и сын; и не догадывается, наверно, что муж вот так слоняется по квартире, словно неприкаянный. Нет, все-таки она жестокая…

В редакции почти никого не было: умер бывший сотрудник-пенсионер, и все, кто его знал, ушли на похороны. Редактор был на месте, читал, как сказала секретарь Люся, «вторую полосу». Арсений решил зайти к нему позднее, но только двинулся к выходу, как в дверях кабинета появился редактор.

— Когда приехал? — крепко пожимая руку Арсения, спросил он.

— Вчера. Ночью, — уточнил Арсений, зная, как не нравится редактору, когда сотрудник газеты, вернувшись из командировки рано утром, является на работу на другой день.

— Ну заходи! Заходи! — довольно промолвил редактор, пропуская его вперед. — Рассказывай, что интересного нашел, — продолжал он, опускаясь в свое кресло. — Когда материал сдашь?

— Возможно, в понедельник… — неуверенно ответил Арсений, заранее чувствуя, что не сдаст статью в обещанный день: в таком душевном состоянии не сможет сесть за машинку.

— А почему «возможно»? — зорко приглядываясь к Арсению прищуренно-улыбающимися глазами, спросил редактор. — Ты же знаешь, что твой материал планируется в праздничный номер? Нет, голубь сизый, давай без «возможно»!

— Постараюсь! — вяло проговорил Арсений.

— Да почему ты будто вареный? Хорошо угощали в колхозе? — поинтересовался редактор.

— Иван Игнатович, вы же знаете, я… — развел руками Арсений, не желая сейчас слышать даже упоминание о выпивке.

— И все-таки вид у тебя какой-то…

В кабинет вошел дежурный по номеру с новой полосой.

— Я хотел бы сегодня поехать в Яворин, — заговорил Арсений, не объясняя причины поездки, так как не впервые отпрашивался у редактора.

— Поезжай куда угодно, но в понедельник положи материал на мой стол! — тоном приказа произнес редактор, не отрывая глаз от полосы. — Все! Я читаю!