Владимир Канивец - Крах диссидентки

— И Лешу возьмешь? — поинтересовалась теща: ее беспокоило то, что Виты дома нет и Арсений не сможет присмотреть за мальчиком как следует.

— Надо же ему велосипед купить! — с заметным неудовольствием произнес Арсений: не понравилось, что теща словно бы не доверяла ему собственного сына.

— Надо, — покорно согласилась Елена Львовна. Помолчав, спросила: — И надолго ты его берешь?

— Видно будет! А вообще пора его в детский садик устраивать. Там, соседка говорит, таких, как он, уже английскому языку учат.

— Да, ему английского языка только и не хватает, — грустно усмехнулась Елена Львовна. Встала из-за стола. — Я его вещи соберу…

«Вот тебе и английский язык, — мысленно ругнул себя Арсений, — схватил вежливую пощечину». Не допив чая, пошел заводить машину.

Сердце малыша разрывалось надвое: очень хотелось поехать с отцом в Киев — велосипед же покупать! — и жалко было расставаться с бабушкой, она так печально смотрела влажными от слез глазами, и руки дрожали, когда она одевала и причесывала его.

Мальчик утешал бабушку:

— Только купим велосипед, и я приеду! Правда, папка, ты привезешь меня с велосипедом сюда?

— Привезу! Одевайся быстрее! — управляясь с машиной, пообещал Арсений. В его душе, как и в Алешином сердце, боролись два чувства: и сердился на тещу за то, что провожает внука со слезами — ведь мальчик уезжает всего на два дня! — и не мог не быть благодарным ей, ведь она так привязана к его сыну, именно от нее, а не от матери малыш всем своим существом впитывает тепло, без которого ребенок если и растет, то лишь как травинка без дождя.

— Слышу, Алеша, слышу, радость ты моя, — шептала в ответ Елена Львовна, потому что их разговор был как бы их тайной. — Буду ждать тебя…

А когда выезжали со двора и Алеша, прижав нос к стеклу, махал бабушке рукой, она сняла очки и начала протирать их фартуком, так как из-за слез, застлавших глаза, все равно ничего не видела. И долго стояла у ворот, не закрывая их, будто Арсений поехал только покатать маленького и вот-вот, подняв тучи пыли, возвратится.

— Забрали? — спросила соседка, проходя мимо.

Елена Львовна только грустно кивнула головой, в горле стоял комок слез. Стеснительная, она скрывала их от посторонних глаз.

— С внуками так, — продолжала соседка. — Только ты его вырастишь, только он начнет тебя радовать, как его забирают. Да вам, Елена Львовна, его еще, наверное, привезут. До школы ведь далеко…

Арсений думал заехать домой, а уж потом пойти с Алешей за велосипедом. Но маленький, помня, что ему уже не раз обещали: «Купим, купим», — когда проезжали мимо «Детского мира», закричал, схватив отца за руку:

— Стой! Стой! Велосипеды тут! Я знаю! Мы с бабусей тут ходили!

Пришлось остановиться. К Алешиному счастью, трехколесные велосипеды в магазине были. Он вцепился в один из них, зашептал, умоляюще глядя на отца:

— Этот… Этот самый лучший…

Не хотел идти в кассу, боясь, что, пока отец будет платить, кто-нибудь заберет его «самый лучший». Держась за отцовы штаны, пятился, не отрывая глаз от облюбованного велосипеда. Хотел сам нести, хотя едва подымал его. И пока шли к машине, обеими руками, спотыкаясь, держался за велосипед. Арсений хотел положить покупку, завернутую в промасленную бумагу, в багажник, но Алеша не выпускал руля из рук. Чтобы не огорчать малыша, пришлось застелить заднее сиденье и положить велосипед туда. Алеша пристроился рядом, все еще держась за него.

Так, вдвоем, держа велосипед, и вошли в квартиру. Арсений, закрывая дверь, услышал, как Алеша закричал:

— Мама, а мы велосипед купили!

Арсений так обернулся на этот крик, будто ему выстрелили в спину. В коридоре, в каком-то золотистом халате, стояла Вита, весело, казалось — победно, усмехаясь.

— И звонок есть! — не унимался Алеша. — Послушай!

Малыш позвонил звоночком и залился веселым звонким смехом. Вита подбежала к сыну, прижалась к одной щеке, к другой. И, близко глядя в его серые глаза такими же серыми лучистыми глазами, спросила:

— Соскучился по маме?

Алеша утвердительно закивал головой, зажатой в маминых ладонях.

— Очень?

Мальчик опять ничего не сказал, лишь кивнул головой, он пока что умел говорить только то, что чувствовал сию минуту, а в данный момент все его чувства были отданы велосипеду.

— Ну поцелуй маму!

Вита выпустила голову сына из своих ладоней, и он, обхватив ручонками шею матери, прижался губами и носом к ее щеке. А сделав то, что велела мать, снова ухватился за руль велосипеда.

— Папка сказал, что на нем можно ездить по комнате. Я сейчас попробую…

Алеша потащил велосипед в комнату, а Вита подошла к Арсению — на него повеяло какими-то особенными духами, — прижалась к его лицу щекой. («Проклятая помада! Из-за нее никогда не поцелует!») Тихо сказала:

— Знала, что ты будешь и нервничать, и сердиться! Но иначе… никак нельзя было. Я дала слово, что никто не будет знать, куда я еду.

— Это что-то от детектива…

— Иди сюда! — победно сияя, промолвила Вита. Взяла его за руку и повела (как когда-то через двор) в свою комнату.

На Витином письменном столе стояли бутылки коньяка и шампанского. На закуску — бутерброды: кулинарные способности Виты не шли дальше этого.

— Ты что — премию получила? — удивился Арсений, потому что даже тогда, когда вышла первая Витина книга, она не догадалась так встретить его.

— Почти! — Вита взяла со стола книгу, подала Арсению, держа ее обеими руками и торжествующе усмехаясь. — Можешь поздравить! Меня издали в Америке!

Арсений взял книгу из Витиных рук и почувствовал, как холод лакированной бумаги от ладоней волнами разлился по всему телу. Какой же это роман? Почему Вита никогда не говорила, что ее книга готовится к изданию в Америке? Сама не знала? Арсений пробежал глазами название: «Рубикон». В голове пронеслось столько мыслей, что сразу не знал даже, что сказать. Спросил то, что и так было ясно:

— Это т-о-т роман? — на слове «тот» Арсений сделал ударение.

— Как видишь! — ответила Вита, криво усмехнувшись. — Я даже название не изменила.

Арсению прежде всего хотелось спросить, как же рукопись романа, который был резко раскритикован и в журнале, и в издательстве, оказалась за океаном? Кто ее туда отвез? Почему Вита до этой минуты ни словом не обмолвилась о том, что отослала рукопись в Америку? Она же говорила, что у нее нет от него тайн! Оказывается, последние два года она вела игру — и какую рискованную! — скрывая от него правду. И вот сейчас он стоит, будто на мину наступил. Да, это мина, а не книга. На ней, очевидно, многое подорвется. И у Виты, и у него.

— Ты понимаешь, что ты натворила? — спросил Арсений: ему показалось, что Вита чрезвычайно легкомысленно относится к этому необычайному событию.