Владимир Канивец - Крах диссидентки

До начала заседания Арсению не хотелось встречаться с Витой и портить настроение на весь день, поэтому он пошел на свое место, когда до открытия заседания осталось несколько минут. Все уже сидели на местах, не было только постоянного представителя, у него, Арсений видел, имелось много дел, которые решаются обычно в кулуарах. С одним дипломатом поговорил о чем-то, с другим, ходил между рядами, кого-нибудь разыскивая, или к нему подходил кто-то и, взяв под руку, о чем-то договаривался.

Жизнь начинала бить ключом, как сказал Антон Сергеевич, на всех уровнях. А так как в этом году Украинскую ССР должны были избрать в Совет Безопасности, то у министра и постоянного представителя (его все называли послом) было дел значительно больше, чем на предыдущей сессии. Работа на этой сессии велась с большим напряжением. Это Арсений сразу ощутил, оказавшись в водовороте тех дел, которыми жили дипломаты в Нью-Йорке.

Когда Арсений подошел к своему креслу, то, прежде чем сесть, глянул туда, где сидела публика, — и сразу узнал Виту: она стояла в проходе, опершись на левую руку. Ждала. «В перерыве подойду», — решил Арсений, приветливо улыбнувшись Виктории из Уганды, которая уже читала документы, делала на них какие-то пометки. Странно, но присутствие этой темнокожей женщины заставляло Арсения держаться с какой-то внутренней подтянутостью. А когда она поворачивала к нему свою круглую голову с заплетенными тоненькими косичками и, поблескивая белыми зубами и очень белыми белками карих глаз, о чем-либо спрашивала — она говорила по-английски, — Арсений отвечал ей, чувствуя, что говорит с напряжением. Стеснялся этого, старался придать голосу иное звучание, а он не поддавался.

Избирали председателей комитетов. Арсений внимательно слушал обсуждение кандидатур и больше всего интересовался тем, кто будет в четвертом комитете, в котором ему придется работать. И вот председатель Генеральной Ассамблеи произнес: предлагается представитель Ливии. Курьеры забегали по проходам, разнося бюллетени для голосования. Министр вынул ручку, аккуратно вписал фамилию, так как бюллетени вручают чистыми: каждая делегация имеет право выставлять своего кандидата. Курьеры снова засуетились, собирая у делегатов бюллетени Где-то там подсчитают голоса, а председательствующий ставит на обсуждение кандидатуры председателей других комитетов. И хотя несколько раз вспыхивали споры: представителю какой делегации поручить председательствование, Арсению скучновато было слушать решение всех этих — как их называли, процедурных — вопросов. Видел, как и другие члены делегации слушали одним ухом — наушник висел ниже уха! — что говорит председатель и ораторы, а сами либо читали, либо что-то писали. Наконец председатель объявил перерыв на полчаса. Делегаты вскочили, заспешили из зала в кафетерий. «А мне надо идти на свидание с бывшей женой», — грустно подумал Арсений, оставшись в кресле. Когда зал опустел, встал, преодолевая внутреннее сопротивление, повернул туда, где стояла Вита. Она была уже в правом углу. Стояла, прижавшись плечом к стене. «Выбрала уютное место», — подумал Арсений. Он мог пройти к ней, так как имел право ходить по всему помещению, но не хотел. Она же пройти к нему не могла: приглашенных гостей в ту часть зала, где сидели делегаты, не пропускали. «Удобнее будет говорить с нею через барьер, который нас разделяет», — рассудил Арсений, поднимаясь по ступенькам, застеленным ковром. Видел, как Вита поправляет волосы, белый воротничок зеленого платья (неужели для него принарядилась, — подумал он, — вспомнила, что любил видеть ее в зеленом?) — пытается этим приглушить волнение перед встречей с ним.

— Здравствуй! — подошел Арсений к барьеру, остановился в двух шагах от него: Вита стояла выше, и так ему лучше было видно ее.

— Здравствуй, Саня! — просияла Вита, ловя своими серыми глазами — они как-то испуганно бегали — его взгляд, зная, что правдивые глаза Арсения всегда говорили ей о том, что творится в его душе. — Два года прошло, а ты совсем не изменился… — Вита умолкла, ожидая, видимо, что он скажет о ней, но, так как Арсений молчал, спросила, приглушив голос и пристально глядя на него: — А я… очень изменилась?

— Заметно, — сдержанно ответил Арсений, потому что действительно Вита, как показалось ему, очень изменилась.

— Да, да, — соглашаясь, закивала Вита головой. — Я это сама вижу и знаю. У меня такое впечатление, будто я прожила здесь не два года, а двадцать лед. — Зажав ладонью рот, она сухо покашляла. — Астма замучила. Врачи говорят — аллергия… Ну… Ну а как Алеша? Вспоминает меня?

— Он не может понять, куда так далеко уехала его мама — и зачем? — что не приходит к нему даже на день рождения.

— Я посылала ему… — начала Вита и умолкла, сдерживая рыдания.

— Все, что ты присылала, Елена Львовна отдавала детям соседки, так как не могла объяснить Алеше, почему ты сама не приходишь! — сказал Арсений так, как оно и было. — Твои письма она передала мне вместе с документами на дом, который завещала Алеше. Они лежат у меня, перевязанные ее рукой розовой ленточкой так же, как она обвязывала пакетики со своими подарками. Я их не распаковывал, не читал. Если они тебе нужны, могу, вернувшись домой, прислать. А если не нужны, то их когда-нибудь прочитает Алеша. Последнее письмо, которое Елена Львовна написала мне, наверное, за несколько дней до смерти, я взял. — Арсений вынул из кармана конверт, подошел к барьеру, подал его Вите. — Можешь оставить себе. А если оно не нужно, верни мне.

— Ой боже… — взяв конверт, хрипло проговорила Вита. — Я смотрю на тебя, слушаю — и не могу поверить, что это не сон…

Арсений рассказал Вите то, что, как считал, больше всего интересовало ее, и умолк. Она, прижав к груди конверт с письмом матери, тоже молчала, должно быть сосредоточившись на одном: что мать писала в своем предсмертном письме? «Во взгляде смятение, в уголках губ не лукавые, а скептические морщинки, на лице какая-то болезненная желтизна. Только губы такие же ярко-красные» И так как молчание слишком уж затянулось, Арсений, насмешливо улыбаясь и стараясь принять иронический тон, как было после суда, проговорил:

— Прости, но я чувствую себя так, как после памятного суда: решение оглашено, можно вставать и идти куда хочешь, только не по той тропке, по какой ходил до сих пор.

— У тебя есть Алешина фотография? — спросила Вита, сухо покашливая.

— Не догадался взять, — искренно ответил Арсений.

— А все-таки с кем ты его оставил? С мачехой? — вернулась Вита к тому, о чем вчера спрашивала по телефону.

— У него есть отчим, почему бы не иметь и мачеху? — с насмешкой заметил Арсений.

— А я с Марчуком не живу! — не сказала, а сердито воскликнула Вита.