Владимир Канивец - Крах диссидентки

— Хорошо, что он не усыновил Алешу, а то не было бы у мальчика ни отца, ни матери! Жил бы он, при живых родителях, с отчимом и мачехой! — продолжал Арсений насмехаться.

— Так кто с ним? — повторила Вита свой вопрос, хотя Арсений видел, что его насмешливый тон раздражал ее так, что ей хотелось повернуться и с гордо поднятой головой, как она умела это делать, уйти прочь.

— Могу тебе сказать лишь то, что ты знаешь: не с родной мамой и не с дорогой его сердцу бабусей, — опять уклонился от ответа Арсений, понимая, что Виту интересует не то, с кем оставил Алешу, а женился он или нет. — О, председатель уже стукнул молотком! Прости, иду заниматься делами, ради которых сюда приехал!

Дойдя до своего ряда, обернулся: Виты там, где он с ней разговаривал, не было. «Пошла читать письмо матери», — подумал он. И вспомнил строки из этого письма, которое знал наизусть. «Я несчастная мать…» Мысленно перенесся в Яворин, на кладбище. Увидел холмик свежей глины, венок на нем, несколько букетиков последних цветов… Брошенный дом, где охотится за мышами рыжий соседский кот… Алеша в селе… Пусть и у брата, однако в чужой семье… На чьей совести все это, если не на Витиной? И что же она вместо того, что потеряла, приобрела? Издала роман «Диссидентка», не принесший ей лавров, на какие она рассчитывала? Нашла счастье с «гениальным» Марчуком? Арсению хотелось сказать: «Быстро «свободный мир» вызвал у тебя аллергию», — но сдержался, не мог издеваться над больным человеком.

После перерыва вернулся в зал только Антон Сергеевич. И сел в кресло министра. Арсению показал на кресло посла и, увидев, что тот колеблется, сказал шепотом:

— Садитесь, садитесь…

А когда Арсений сел рядом, добавил:

— Так заведено: нет первых лиц — другие должны сидеть на их местах. Сегодня, как видите, эта честь выпала нам с вами, ибо начальство занимается более важными делами.

Арсений слышал и то, что говорил Антон Сергеевич, наклонившийся к его правому уху, и то, что говорил оратор — микрофон висел на левом ухе, но не вникал в смысл, думал о своем. Что случилось за эти два года с Витой? Разочаровалась в том, к чему стремилась? Или у нее такое настроение из-за того, что узнала о смерти матери? Что она думает, что чувствует, читая страшные слова, которые вырвались из глубины измученного материнского сердца: «Чем так жить, лучше умереть»? И почему она допытывалась, есть ли у Алеши мачеха или нет? Неужели она думает, что можно вернуться к тому, что было? Перед мысленным взором Арсения встали два лица: Витино, каким он только что его видел, и Линино, которое видел месяц назад. Пугливый взгляд серых Витиных глаз и спокойные, лучистые Линины глаза. И сделал открытие: Лина смотрит ему в душу, а Вита только в глаза.

От проникновенных глаз Лины ему не хочется отрывать взгляда, а от пугливых Витиных глаз хочется взгляд отвести.

— До перерыва осталось четырнадцать минут, — сказал Антон Сергеевич. — Обедать все идут вовремя, так что можно уже собираться. Вы едете в представительство?

— Да, я там обедаю, — подтвердил Арсений.

— Поеду, наверное, и я с вами, надо там просмотреть кое-какие материалы. Мое выступление в комитете, сказали, намечается одним из первых. Ваше — где-то через месяц. — Антон Сергеевич добродушно усмехнулся: — Вспоминаю, как я волновался, когда в первый раз выступал на таком всемирном форуме. Ведь все, что тут говорится, стенографируется, фиксируется на видеопленке, на магнитофонной ленте. И сохраняется в архивах. Будем ждать, пока председатель стукнет молотком, или пойдем? — спросил он и встал. — Идемте, а то, видите, Вадим пришел за вами в вестибюль. Часто, знаете, случается так: он должен кого-то везти, а тот на другой машине уехал. Вот он и проверяет…

В пятницу, когда Арсений вернулся из ООН — заседание затянулось до десяти часов вечера, — возле лифта встретил Костю.

— Тороплюсь к министру, — сообщил Костя. — Минут через двадцать зайду, поговорим о завтрашнем дне.

Действительно, не успел Арсений и чаю выпить — столовая и буфет были уже закрыты, — как послышался энергичный стук в дверь.

— Прошу! — крикнул Арсений, уже догадавшись, кто идет: так стучал только Костя. — Заходите, Константин Петрович! Садитесь! Может, хотите чаю?

— Спасибо, выпил у министра кофе! — отказался Костя. — В субботу и воскресенье в ООН заседаний, слава богу, нет! Значит, завтра у нас первый день отдыха. Погода хорошая, а потому есть предложение поехать на дачу. Это недалеко, около сорока километров. Вы, должно быть, этого не знаете, так я вам скажу. Ну так как — записывать вас, поедете?

— Обязательно! — обрадовался Арсений, он как раз думал, чем ему заняться в выходные дни. — Что туда брать?

— Там есть все, что необходимо для отдыха, — сказал Костя. — Только оденьтесь попроще. Выезд в половине девятого. Вы поедете в Вадимовой машине. Хоть он и чересчур серьезный человек, но добрый и сообразительный. Язык, как вы заметили, знает с пятого на десятое, но — куда ни пошлешь, что ни поручишь — все сделает так, как надо. Ну, отдыхайте!

— Вы тоже поедете? — спросил Арсений, когда Костя уже выходил из комнаты.

— Нет, не смогу! — вместо того чтобы печально вздохнуть, весело засмеялся Костя. — У меня пока еще нет выходных! Спокойной ночи!

В первые дни пребывания здесь Арсений не ощущал скованности в обстановке, в какой приходилось жить и работать. Но к концу недели заметил ограниченность пространства: представительство — ООН. Там все время в помещении и тут — тоже. Выйти на улицу? Э нет, это не Киев! В Нью-Йорке, как только стемнеет, лучше дома сидеть. Гулять по улицам? Одному?

После встречи с Арсением Вита в ООН уже не появлялась. Не звонила и в представительство. Видишь, успокоилась, узнав о том, что ее больше всего волновало. А может быть, куда-нибудь уехала. Она тут идейно своя, может пользоваться благами. Были бы доллары, а она пока что, кажется, их имеет, только что вышел в свет роман «Диссидентка». Надо позвонить Алексею Васильевичу, напомнить, что он обещал дать Витин роман.

Когда Арсений вошел в канцелярию, секретарь, загадочно улыбаясь, подала ему большой конверт.

— Титаренко просил вам передать.

— Спасибо. — Арсений усмехнулся, он знал, что в конверте был роман «Диссидентка». — Не сказал, когда надо вернуть книгу?

— Нет, не сказал.

По тому, как загадочно улыбалась секретарша, Арсений понял, что она знает, какую книгу передал ему Титаренко. Должно быть, уже и полистала ее, ведь конверт не был заклеен. Стало почему-то неловко. Ни с кем не желая больше встречаться, поспешил в свою комнату, запер дверь, уселся в кресло и принялся листать роман. По объему — всего шесть листов — это, собственно, не роман, а повесть. Но в английской литературе все, что больше новеллы, называется романом, и потому такое обозначение жанра словно бы оправдано. Тираж пять тысяч. А как Вита возмущалась, когда ее книги издавали тиражом в тридцать тысяч. «Боятся правды в моих произведениях!» — говорила она. Тут, оказывается, тоже испугались Витиной правды или — вернее всего — издатели увидели, что роман не принесет прибыли. И угадали: книга эта залежалась на полках книжных магазинов. На внутренней стороне мягкой, лакированной обложки — Витин портрет. Ее автограф на английском языке. Вита дала фотографию, которую Арсений очень любил: красивое лицо светится игриво-лукавой улыбкой, глаза слегка прищурены, будто затем, чтобы слегка приглушить в них силу женских чар, которые они ярко излучают. Мысленно сравнил лицо Виты, виденное несколько дней тому назад, с лицом на фотографии. «Действительно, она прожила здесь не два года, а все двадцать лет», — подумал Арсений. Она сама это хорошо знает, потому и допытывалась: очень ли изменилась за это время. Под портретом коротенькое обращение к читателям Америки. Начинает его Вита на высокой ноте: «Этот роман — исповедь моей души!»