Владимир Канивец - Крах диссидентки

— Это дословный перевод, — уточнил Арсений. — А смысловой — и значит, более точный — отступник, отщепенец!

— Тогда уж говори — предатель! Изменник! — нервно засмеялась Вита. И, помолчав, вдруг возмущенно воскликнула: — Чему же я изменила? Кому? Я признаю только одну измену — идти против своей совести, против своих убеждений только потому, что кому-то — и тебе! — мои убеждения не нравятся! А если мне убеждения тех — и твои! — не нравятся? Вы же не называете это изменой? Вы же не хотите подгонять свои убеждения под мои? А почему я должна это делать? Нет, я писала — и буду писать! — каждое слово сверяя только со своей совестью! И если за это вы будете называть меня диссиденткой, то я только гордиться буду таким званием! Вита Гурко — диссидентка. Звучит? Во всяком случае, значительно лучше, чем Вита Гурко — приспособленка!

— В последнее время, Вита, ты прибегаешь к недозволенному методу, — выслушав жену, произнес как можно спокойнее Арсений, хотя то, что она сказала, больно ранило его душу. — Ты приписываешь мне свои мысли и с теми — будто бы моими, а на деле со своими — мыслями споришь. Обвиняешь меня в тех грехах, какие сама придумываешь. Я, во-первых, не сказал, что ты предательница.

— А как же можно быть отщепенцем, не предавая? — допытывалась Вита, для нее сейчас главным было не то, что Арсений говорил, а то, почему он смотрел на нее как на предательницу. Так ей по крайней мере казалось.

— Вита, я мог бы тебе это объяснить, — сказал Арсений, насмешливо усмехнувшись. — Но я этого делать не стану. Сейчас, что бы я тебе ни сказал, ты, не слушая меня, будешь твердить свое!

— Конечно! — обиженно нахмурилась Вита. — Куда уж мне до тебя! Ты кандидат наук! Памфлетист! А для этого жанра нужны всего две краски: черная и белая! Какие проблемы? Где? Все давно решено! Все — о’кей!

— В том, что я пишу не романы, а памфлеты, ничего нет унизительного, как тебе кажется. Памфлет Ярослава Галана «Плюю на папу!» стоит многих романов! И не бездарных, а талантливых!

— Ты хочешь сказать, что я пишу бездарные романы? — уцепилась за слово Вита, гневно сверкая глазами.

— Я не говорю о том, что ты хочешь сказать, — медленно, сделав ударение на слове «сказать», промолвил Арсений. — Я говорю только о том, что ты уже сказала! А сказала ты глупость! Никто и нигде не говорит, что у нас все решено, что у нас все — употребляю твое любимое словечко — о’кей! У нас немало проблем. Но не тех, какие приписывают нам наши враги! Они твердят, что у нас, мол, ущемляют права человека! И кто не побывал в том «свободном мире», может и поверить. А кто там был, кто видел их свободу, тот только плечами пожмет, слушая эту фарисейскую болтовню. Видел я их права…

— Я там не была, — ответила Вита. — Но уже по тому, что мой роман, в котором поднята вечная проблема: деспотия общества и свобода художника, у нас не издали, а там напечатали, — можно сделать определенный неутешительный вывод.

— Вита, чтобы сделать такой вывод, на который ты намекаешь, надо пожить этой «свободной» жизнью, а не только послушать сказки о ней! — возразил Арсений, его всегда раздражало легковерие Виты, когда речь шла о чем-то лучшем, как она говорила, «там.». — Я побывал во многих странах мира, нагляделся на их разрекламированную свободу! Если бы мне давали горы золота, — ни за что не согласился бы там жить!

— Для тебя и отдых самый лучший в родном селе! — уколола Вита Арсения, мол, он — человек примитивных вкусов.

— Что-то мы, Вита, далеко отошли от той темы, с какой начали, — заметил Арсений: спорить с нею, где лучше отдыхать, — напрасная трата времени. — Я, зная оригинал романа, внимательно прочел этот английский перевод. Если память мне не изменяет, в этом тексте есть много такого, чего, сдается, в оригинале не было. Что это: издатели дописывали?

— Да, кое-что вставлено… — нехотя признала Вита.

— И как ты на это смотришь? — спросил Арсений: когда редактировали Витины книжки, она, изматывая редактору нервы, отстаивала каждое слово.

— Ну я не настолько знаю английский язык…

— Странная логика! — засмеялся Арсений, уже не скрывая иронии. — На украинском языке нельзя было ни слова менять, на английском — можно целые страницы дописывать! Вита! Так ты докатишься до того, что на обложке будут печатать только твою фамилию, а текст будет их! Поверь мне, я знаю эту продажную братию!

— Ты думаешь, я уж так популярна, что за меня кто-то будет писать романы, только бы я согласилась поставить на обложке свою фамилию? — с игривою улыбкой спросила Вита.

— А это уже сделано! — воскликнул Арсений, нахмурившись. — И если чужой рукой написаны не все страницы романа, то лишь потому, что он первый. Ты, конечно, пошлешь протест? — с явной издевкой спросил Арсений, зная, что она этого не сделает. А если б и сделала, то никто бы ее письмо не стал печатать, именно из-за этой неограниченной «свободы слова». — Или ты уже послала опровержение? Оно напечатано? Во всех газетах?

— А ты завидуешь мне! — дерзко прищурила серые глаза Вита.

— Да, завидую! И ты знаешь чему? Твоей святой наивности!

— Наивность — составная часть творческой силы! — так же проницательно щуря глаза, ответила Вита. — Без нее романа не напишешь!

— Совершенно согласен! — искренно проговорил Арсений. — Но и на одной составной этой силе далеко не уедешь!

— Ты считаешь, что у меня, кроме наивности, ничего за душой нет? — прикрывая притворно-игривой улыбкой внутреннюю обиду, спросила Вита.

— Я уже сказал: таланта у тебя хватит на двоих, а разума не мешало бы добавить, — ответил Арсений.

— Защитить кандидатскую диссертацию? — пустила шпильку Вита.

— Ученая степень еще ни одного умного человека не сделала дураком! — парировал ядовитую реплику Виты Арсений.

— Как кто-то сказал: «Диссертация — не мешок, ее на спине не носить. А голова от нее на плечах держится надежнее».

— А теперь, наговорив комплиментов друг другу, давай выпьем кофе и поедем навестим Алешу.

— Кофе я сварю, а в Яворин поеду завтра, сегодня у меня важная встреча, — заявила Вита.

— Может, скажешь, с кем? — спросил Арсений, в последнее время Вита все куда-то торопится, вечерами где-то пропадает.

— Кроме святой наивности, о которой ты мне уже сказал, у меня есть еще одна важная черта таланта: я не могу жить без тайн! Они мне нужны как одежда, — бросила Вита, рисуясь. — Ты в кухню придешь или сюда принести?

— В кухню приду.

Вита вышла из комнаты. Не понравился ей этот разговор. Ну ничего: время покажет, кто из них был прав…

Всю дорогу до Яворина Арсений вспоминал этот разговор с Витой, думал, как можно будет примириться с ней. И, оказалось, напрасно ломал над этим голову: Виты у матери не было. Елена Львовна, удивленно хлопая глазами, сказала: