Валерия Шубина - Мода на короля Умберто

— Все слышали?! Повторите!

— У меня точно такие же линии! — Клавдия Петровна выпятила свою ладонь.

— Не мешайте! — простонал Вартаховский, держа руку как можно ровнее, причем все невольно отметили некоторую подержанность выбившихся манжет.

— Примерно лет через пять жизнь ваша раздвоится, линия второй жизни глубже, чем первая. Она будет счастливее.

— Покажите, где она! — Словно опасаясь, что линия исчезнет, Вартаховский прочертил ее карандашом.

Клавдия Петровна оскорбленно спросила:

— Неужели, Вартаховский, ты несчастлив сейчас? По-моему, лучше, чем тебе, никому в издательстве не живется.

— Значит, и у вас нет причин обижаться… Вы сделали счастливым такую бездарь, как я.

Клавдия Петровна надела очки, но посмотрела не на Вартаховского, а на нас.

— Вы — человек постоянных привязанностей, — продолжала Елена Григорьевна. — На линии сердца нет ответвлений. Правда, вам не хватает уверенности в себе.

Я заинтересованно молчала, удивляясь тому, что открывала в Вартаховском Елена Григорьевна и что сам Вартаховский признавал это правильным.

— Линия сердца преобладает над линией разума. Вы эмоциональны и склонны к опрометчивым выводам.

— Прошу уточнить. Выводам касательно себя или вообще? — Вартаховский замер, словно решалась его судьба.

— По отношению к другим.

— Не согласен! Другим — не судья.

Ему сразу стало легче. Он распахнул пиджак. Теперь обнаружилась потертая подкладка. Однако и это не смягчило Елену Григорьевну:

— Не только судите, но, порой не зная в точности обстоятельств, выносите приговор.

— Надеюсь, не смертельный?

— Как сказать?.. Замедленного действия.

— Сущая правда! Он берет всех измором!

Вартаховский топнул, пытаясь восстановить тишину, взбаламученную Клавдией Петровной. Елена Григорьевна пояснила свои загадочные слова:

— А что, если вы убиваете банальностью мысли?.. Нежеланием вдуматься… Равнодушием к чужой судьбе…

— Для Вартаховского это слишком возвышенные фразы! Он не способен мыслить!

— Вы так думаете? Но тогда: каков поп, таков и приход.

Клавдия Петровна, не зная, обижаться ей или нет, обвела нас взглядом. Наша разнеженная безмятежность успокоила ее. В конце концов, мы были ей под стать. Начальница создала нас, а мы — ее.

— Вы путаете, — сказал Вартаховский, — безразличие с нежеланием совать нос в чужие дела.

Елена Григорьевна предложила доказать свою правоту.

— Ах, вот как! Простите, я что, поднадзорный? У вас досье на меня?

— Наконец-то, Вартаховский, мы про тебя все узнаем!

Вартаховский нахмурился, соображая, какую совершил в своей жизни глупость, которая не была бы известна Клавдии Петровне. Но Елена Григорьевна прервала его размышления:

— Двоемужество Борткевич?! Не вы ли пустили этот слух?

— Как это слух? Все свидетели. Она говорила открытым текстом. — Вартаховский растерянно моргал, пытаясь оправдаться.

— Что именно говорила? — настаивала Елена Григорьевна.

— В три дня вышла замуж за заслуженного, в те же три дня незаслуженному наставила, простите, рога.

— А почему вы поверили?

— Простите, а все эти выгоды, оклад шестьсот пятьдесят рублей, разные там шампиньоны, беседы, инкрустированные интеллектом… Это что, не доказательство? В конце концов, все мы живем по законам человеческого стада! Не смотрите с презрением — это сказал Монтень.

— Теперь послушайте меня! Могло быть, что она не замужем?

— Я как-то не задумывался.

— Отвечайте: да или нет? — не отступала Елена Григорьевна.

— В принципе да, но… она сама говорила обратное.

— А вы допускаете, что люди иногда подают свою жизнь не таковой, какая она есть?

— К чему?

— Чтобы утвердить себя в глазах окружающих. Им кажется, что так они защищают себя.

— Есть много других способов.

— Вартаховский, не произноси слово «способ»! В твоих устах оно звучит двусмысленно! — напомнила о себе Клавдия Петровна.

— Согласна. — Елена Григорьевна подождала, когда погаснут сполохи в глазах Вартаховского. — Можно по-разному обороняться. И дело не только в силе и слабости человека, но и в уровне окружающих. Если к ним подлаживаются ценой выдумки, значит, они тоже хороши. Правда — удел избранных.

— Простите, эта дама нас совсем не знает.

— Интуиция подсказала. Выдумкой о замужестве Каролина пыталась защитить себя. Многим кажется странным: не замужем, почему, что-то не так! Вы же видели, какая она красивая, элегантная. Расспрашивают, лезут в душу. Вы, Виталий Федорович, сколько раз меня спросили: замужем ли я? Одни считают старой девой, другие — неудачницей. Каролину это травмировало. Кроме того, мужчины прилипчивы, иногда их просто надо осадить: «Я замужем! Отстаньте!» Как табу у индейцев. Этим для многих измеряется и женское достоинство.

— Ничего не понимаю. Какая выдумка о замужестве?! Я сама видела штамп!

Клавдия Петровна осеклась, понимая, как некстати переключила внимание на себя. Однако, прежде чем взять ее руку, Елена Григорьевна сказала:

— Когда реальность не дает основания для счастья, его стремятся находить в собственной фантазии.

— Только не я, — сразу открестилась Клавдия Петровна. — Я предпочитаю ходить по земле.

— И, должно быть, основательно тратитесь на обувь. Или вы ходите вверх ногами?

— Если вы стоящая гадалка, то отыщете это в линиях руки.

— Возражаю. — Для убедительности Вартаховский трижды ударил по столу книгой. — По подошвам ног вы узнаете больше. Клянусь Стендалем. — Вартаховский поднял книгу вверх. — Разувайтесь!

— Вы заботитесь о моих знаниях, забывая о правилах, — запротестовала Елена Григорьевна.

— Хорошего тона?

— Нет, предсказания.

— Не хотите ли убедить, что всерьез верите в него? — шепнул Вартаховский.

— У вас в руках «Красное и черное», — заметила Елена Григорьевна. — Откройте начало книги второй. Прочтите эпиграф.

Вартаховский заинтересованно разломил книгу:

— «Правда, горькая правда». Дантон. — Подумал и сказал: — Слово «горькая» особенно впечатляет, если вспомнить, что автору этих строк отрубили голову.

— Вот вам и ответ, — сказала Елена Григорьевна. — Испокон века самые трудные вещи на свете — говорить правду и делать добро. И то, и другое, как говорят, одинаково наказуемо.

— Думаете, правда помогает познать себя? — с сомнением спросила я.

Вартаховский, у которого испытание правдой было позади, понял свое преимущество:

— Пожалуй, я принесу Елене Григорьевне лупу. Гадать так гадать. Кстати, не возражаете, если я буду называть вас Леночкой?

Елена Григорьевна откинулась на спинку стула, как человек, которому надоело повторять одно и то же:

— Я уже заметила, Виталий Федорович, вы склонны преувеличивать.