Валерия Шубина - Мода на короля Умберто

— Вартаховский, я почувствую когда-нибудь систему в редакции?

— На мне шкаф, система — на вас.

Клавдия Петровна потянула на себя дверцу шкафа. На пол повалились книги, стоптанные туфли, пачка соли и теннисная ракетка. Вартаховский бросился к шкафу, принял спиной новый обвал. Поднялась такая пыль, что Клавдия Петровна яростно чихнула. Тогда Вартаховский шутовски закачался, мотнулся к окну, словно его понесло воздушной волной, открыл створку и выпрыгнул в заснеженный двор. Смеялись над выходкой так долго, что Вартаховский успел бы обогнуть здание и вернуться в редакцию, но он предпочел застрять в другом месте, куда, спасаясь от Клавдии Петровны, наведывался чаще, чем требуется.

Клавдия Петровна приказала нам привести комнату в порядок и, разгневанная, отправилась на поиски Вартаховского. По дороге ее, вероятно, кто-то перехватил: мы водворили книги на полки, разместили туфли, соль, ракетку в ее кабинете, а ни Вартаховский, ни Клавдия Петровна не появились.

После обвала шкафа более уместным был бы разговор о горных породах, но Елена Григорьевна снова вспомнила минералы:

— Знаете, о каком камне я мечтаю?

— О черном бриллианте! — На листке бумаги я выдавила карандашом несколько растопыренных лучей.

— Черный, но… всего лишь опал.

Она как бы извинялась за скромность своего желания. Я стала уверять, что оно выполнимо, что смоляной опал можно раскопать и под Москвой.

— А вот я мечтаю хотя бы взглянуть на черный бриллиант.

Елена Григорьевна подрисовала к лучам похожее на подошву солнце, обрамила его квадратом, быстро затушевала и, таинственно улыбаясь, пригласила меня как-нибудь заглянуть к ним в институт.

— Я имею в виду редчайший камень, — напомнила я подозрительно.

— Я тоже. Кольцо с савойским, черным, бриллиантом есть у нашей сотрудницы Болховитиновой. Кстати, это женщина, которой мы часто собираем деньги. Не без моего участия. Считается, что она живет очень трудно: трое детей, муж мало получает. Я не видела на ней ни одного хорошего платья. А работник аккуратнейший, необыкновенно образованная. Ее дед собрал огромную библиотеку. Он состоял в обществе теософов, куда входили Андрей Белый и Волошин. У нее есть прижизненные издания Пушкина, Лермонтов с комментариями Блока, автографы Достоевского! Когда наши сотрудницы узнали, что Болховитинова — владелица такой библиотеки, они отказались устраивать очередную складчину: если так тяжело, не грех кое-что отнести к букинистам. Я насилу убедила своих, что нас рубль или два не разорят, а разбазаривать ценнейшую библиотеку — преступление. Это же национальное достояние.

— Вы, наверное, все перечитали?

Я откровенно завидовала, но Елена Григорьевна с утомленной улыбкой закрыла глаза.

— Книги оттуда не выдаются. Ну вот, после Нового года Болховитинова приходит в институт в выцветшем ветхом костюмчике, но почему-то все заметили, что на руке у нее кольцо, и даже позлословили: зачем, мол, надевать стекляшку, лучше ничего не носить. Я возьми и ляпни: в кольце — бриллиант. Болховитинова ужасно смутилась, повернула кольцо камнем вниз. Все, кто спорил, что черных бриллиантов не бывает, притихли и уставились на нее. Она залепетала, что кольцо, серьги, кулон тоже достались в наследство от деда. Муж запирает их, дает надевать только по праздникам. После встречи Нового года он маялся с похмелья, поэтому драгоценности задержались у нее.

Спокойный тон Елены Григорьевны взорвал меня.

— Ну что вы за люди?! Неужели и дальше будете опекать нищую миллионершу?

— Да ведь работа Михаила Перхина, девятнадцатый век. — Елене Григорьевне казалось, что этот довод оправдывает ее отношение к Болховитиновой. — Нельзя, чтоб изделия знаменитого мастера попали в случайные руки, а то и уплыли бы за границу.

Я вспомнила библейскую мудрость о сеятеле, который ждал всходов, бросив семена на проезжую дорогу:

— Боюсь, вам одной придется помогать Болховитиновой.

— Разве мои доводы не убедительны?

— Да Болховитинова же сохраняет ценности для себя!

— Кто знает… Возможно, когда-нибудь она передаст их в Оружейную палату.

В этот момент дверь со стуком ударилась об стену. На фоне салатных коридорных обоев обозначился ведомый за воротник Вартаховский.

— Расчищай! — Клавдия Петровна не глядя ткнула перстом в пятнистый линолеум.

Вартаховский дернулся:

— Простите, дальше дорогу знаю. — Потом погрозил пальцем и загадочно сказал: — Все ваши камушки — ничто по сравнению с золотистым топазом нашей уважаемой Клавдии Петровны.

После нашей уборки книги стояли в шкафу аккуратно, в полном порядке, и Клавдия Петровна даже в воспитательных целях не решилась сбросить их на пол.

— Везучий ты, Вартаховский, ох, везучий на женскую мягкосердечность!

Мы как паиньки уткнулись в свои бумаги. Клавдия Петровна разъяснила:

— Я тоже не прочь, чтоб за меня поработали! Ведь он же сачкует, ну каж-ж-ждый день! Чтоб увильнуть от работы, готов выскочить с десятого этажа. Жаль, мы на первом!

Но Вартаховский не желал углубляться в эту тему, потому что обрадовать Клавдию Петровну смертельным прыжком не мог: издательство занимало двухэтажное здание, готовое рассыпаться от обыкновенного толчка.

— Жажду услышать, от чего раскрошишься ты! Есть ли в мире заведующая, способная устроить тебе настоящий разнос?!

— Когда дама — начальник, — извинительно пояснил Вартаховский Елене Григорьевне, — из уважения к ее полу приходится переносить даже такое надругательство над личностью. — Он ухватил в воздухе воображаемый воротник. — Простите, вы давно работаете в институте?

— Год.

— Ну конечно, я вас видел!

— Вартаховский, старо и банально! — подала голос Клавдия Петровна.

За годы работы с Клавдией Петровной Вартаховский выработал способность избирательно видеть и слышать. И, кроме того, засыпать во время самого страшного разноса. Уверена, что, глядя на гладкие ореховые волосы Елены Григорьевны, на ее светлые глаза, тонкую шею, Вартаховский уже просто не замечал нашей унылой комнаты, где каждый предмет отзывался пропахшей клеем конторой. Дырокол, огромные мотки шпагата на подоконниках, косые полки с повалившимися рядами стандартов в серых обложках. Пачки тех же стандартов под столами и по углам, кое-как завернутые в коричневую гремучую бумагу.

Вартаховский играл далекой неотразимой улыбкой.

— Серьезно, Елена Григорьевна, у вас очень сострадательное лицо. Вы замужем?

Елена Григорьевна смутилась:

— Сто́ит человеку посочувствовать, и уже неправильно понята.

— Золотистый топаз в кольце нашей повелительницы просто бледнеет перед цветом ваших глаз.

Эти слова не просто задели Клавдию Петровну, они — кто бы мог ожидать! — буквально вывели ее из себя: