Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

Мы вышли на плотину, и в конце удаляющегося леса, переливаясь голубым и красным, сверкала большая звезда.

— А ты говорил, Вифлеемской звезды нет, — сказал Василий Сергеевич, глядя на Павла Александровича.

Тот искал в жилетном кармане пенсне. Найдя, надел на нос и, подняв высоко брови, смотрел на звезду.

— Да, — сказал, — странно. Я никогда раньше ее не видал.

— Я тоже, — удивлялся доктор Иван Иванович.

— В Москве-то нешто вы увидите! — засмеялся Герасим.

Придя домой и ложась спать, Василий Сергеевич заметил:

— Вот ведь мельник правильный человек. До звезды не едят. А мы с утра скоромного нажрались. А надо было сейчас только начинать. А теперь полон стол, да глядеть не хочется. Ведь Младенец только сейчас родился. Волхвы-то вот с этой звездой путешествовали. А мы домой спать пришли. А кто виноват — Ванька, а еще доктор. Ты все говоришь, что питаться надо, пора закусить. Нет в тебе ничего возвышенного. Тебе все равно звезда Вифлеемская.

— Чего звезда, ее ведь тут не видать, — обижался доктор Иван Иванович.

— Вот она, гляди, за лесом. Не узнаешь. Если бы я видел ее, я бы вам тогда сказал, а то делать нечего — наставили полон стол. Один говорит, полынную надо сначала, а другой — березовую. Ведь этак запутаешься. Ну, и пойдет разговенье.

Утро было солнечное. На синем небе, как кружева, в белом покрове инея блестел сад.

В окно я увидел, как мой ручной заяц, радуясь, прыгал в сугробах снега.

В воротах показалась тетушка Афросинья, нарядная, в бархатной кофте и в зеленом, в цветах, шелковом платке. Она торжественно несла покрытый чистой салфеткой пирог. Придя, поздравляла с праздником.

— Вот отведайте пирожка.

— Тетенька Афросинья, а вот вчера все до звезды наелись. Ты-то небось до звезды не ела.

— До звезды-то нешто можно. Да ведь кто как. Мой Феоктист, а уж завсегда как с Гороховым сойдется, то уж до звезды выпивши. Завсегда. И ничем с ним не сладишь. Уж такой уродился.

— Это все предрассудки, — сказал приятель Коля Курин. — Я ведь богословие-то знаю. Там, брат, про еду ничего не говорится. Что ж, Москва-то ничего не должна есть, там звезды не увидишь.

— Ну, вы бросьте вашу «этуаль» [111] От фр. étoile — звезда. , вы попробуйте, пирог-то какой. Начинка — не поймешь что, а замечательно, — радовался композитор.

— Рябцы, — сказала тетушка Афросинья, — Герасим Дементьевич вчера принес. Вам говорить не велел. С Феоктистом вчера они до утра выпивали. Вот спорили о грехах. Кто грешней, умный аль дурак. До драки было дело дошло. Один говорит, от дурака главный грех, а другой — говорит, — от умного. Вот и пойми их. Выпивши, конечно. А Горохов пошел домой, да вернулся. «Я подошел, — говорит, — к дому, вижу — дом мой, а ворота не мои. Проводите, пожалуйста». Вот до чего догулялись!

На Третьей Мещанской улице в Москве, в первом этаже деревянного дома с садом, жил мой приятель, архитектор Василий Сергеевич — мужчина высокого роста, лицо красное, на нем следы оспы, глаза желтые. Человек молодой, но серьезный. Солидный. Охотник и рыболов.

В свободное время, сидя у окна, он мастерил удочки: красил поплавки, лакировал и посматривал в окно на проходящих.

Когда к нему приходили клиенты и приятели его — актеры Малого театра и театра Корша, — то играли в карты. А то были обеды, с гитарой и пением.

От него ушла подруга жизни. Прозывалась она Акуля. Он немного задумался и женился на ее родственнице, красавице Ольге.

Женившись, сделался еще положительнее, но не мог жить без друзей, приятелей-актеров… И дома устраивал вечера-ужины.

— Что ты, Вася, — говорит ему актер, — что ты задумался: с пик идешь? Черви козыри…

— Ах ты черт. Верно! Задумался, — согласился Вася.

— Ты брось это! Твоя, брат, Акуля — сказать правду — девица была так себе.

— Это что такое? — вспыхнул Вася. — Какое ты имеешь право так про женщину?

— А ты что с пик идешь? С туза?.. Тоже рыцарь Бириби, черт тебя дери.

— Вот тебе Акулька, — ударяя по столу дамой червей, смеялся актер Миша Клинов.

— А что это вам Акуля далась? — сердился Василий Сергеевич.

— Акулька — ерунда, — говорил другой актер. — Дряньцо!

— Какое вы имеете право: Акулька, Акулька?.. Опять я пошел не с той карты. Ну, сдавай снова. Сбили вы меня…

— Отчего она от тебя ушла? Серьезен очень. Ну, и рост притом.

— Она хахаля нашла. Ну, это что надо…

— Довольно же, говорю я вам! Сбиваете. Надоело, право.

— А Акуля обиделась до чего, — сказал один приятель.

— На что обиделась? — сдавая карты, спросил Василий Сергеевич.

— Да как же: женился на подруге…

— Ты что же? Опять с шестерки пик идешь?

— Ну вот… Сбили. Все Акулька да Акулька. Что она вам далась?

— Да, — говорит играющий актер. — Акуля твоя — дряньцо, брат.

— Вот что, довольно, — вскочив из-за стола, сказал Василий Сергеевич. — Закусимте лучше. Выпьем. Так играть нельзя. Акулька, Акулька. Ну ее к черту!

Закусывая, его приятель Коля Курочкин говорит:

— Это, брат Вася, так нельзя! Акуля говорила, брат, что «как он смел жениться без спроса?».

— Позвольте, позвольте! У кого же это, позвольте узнать, я спрашивать должен? — удивлялся Василий Сергеевич.

— Она говорила, брат, отчего у нее не спросил?

— Да что вы, сбесились, что ль, все? У нее спрашиваться? Она ушла сама. Что же я спрашивать буду? Да вы с ума сошли, что ли?

Опять сели играть в карты. Сдали. Актер Бакшеев говорит:

— Акуля думала: ты от горя такого, что она тебя бросила, хоть в монахи уйдешь. А тебе как с гуся вода.

— Пускай думает… Ольга, — крикнул Василий Сергеевич, — ты послушай, что говорят они. — Отчего я в монахи не пошел?

Вошла Ольга и сказала, смеясь:

— Это он-то в монахи уйдет? Ну нет! Не на того напали.

На Святках, поздно вечером, приехали к дому на 3-ю Мещанскую на тройках ряженые. Открыли ворота, въехали во двор. Веселые и шумливые, вошли к Василию Сергеевичу. В масках, вывороченных шубах, с большими носами, с собачьими мордами, чертями, с гитарой и бубном. Привезли с собой вино. И, войдя, пустились в пляс.

Василий Сергеевич и бывшие у него гости никак не могли узнать: кто такие это приехавшие ряженые?.. Один, одетый туркой толстый человек отвел в сторону Василия Сергеевича и передал ему письмо. «От Петруши, — сказал он. — Соловарникова», где тот в письме просит его, и супругу, и гостей приехать в ресторан «Яр» и по делу поговорить.

Соловарникова Василий Сергеевич знал и строил ему в доме, в Замоскворечье, конюшню…

Наскоро собрались и поехали.

Хорошо ехать по снежной дороге на тройках. Набиться кучей в сани. Весело ехали по Тверской-Ямской за город. Лихо мчались тройки в «Яр», в «Стрельну».