Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

Время к полночи. Садятся за стол. Закуска — маринованная щука в монастырском засоле и кочанная капуста.

Двенадцать часов.

Все встали и, обернувшись в угол, где горела лампада, спели: «Рождество Твое, Христе Боже наш». Вдруг во всю стену по бревнам дома раздался треск. Еще и еще…

— Ишь, — сказал рыбак Константин, — не нравится праздник-то нечистому. Ишь балует…

— Это мороз трещит. Здоровый! — сказал Герасим Дементьевич.

— Какой там мороз. Это он. Не нравится ему молитва-то…

— Ну, с праздником, дай Бог, — чокались гости и чинно пили настойку.

— А вот в Иерусалиме-то, поди, теперь тепло, — сказал лесничий. — Поди, там настоек-то этих нету и браги тоже… Ни к чему. От холодов-то принимать не надоть. Там тепло.

— Нет, позвольте-с… — сказал Павел Александрович, — там всегда вино было. Там винограду сколько хочешь. Эта наука из Иерусалима идет — вино пить на праздниках. Если бы не они — мы бы и не пили…

В Петербурге всегда торжественно встречали Новый год. В Новом году Петербург принимал праздничный вид. На Новый год чиновники получали награды, ордена, назначения и повышения по службе. С утра мчались по улицам сани с визитерами, браво ехали военные и кареты с ливрейными лакеями.

В сумрачном свете падал снег, и часто уличные фонари не гасились, — была какая-то особая прелесть в зимнем утре Северной столицы.

Чиновник особых поручений Федор Петрович Утюгов, проснувшись рано, посмотрел на себя в зеркало. Высунул язык и сказал:

— Ого! Язык обложен. Корюшка-то вчера была хороша, да и сига много съел. Нет, с сегодняшнего дня бросаю пить.

Одеваясь, он смотрел в окно на падающий снег. Зевнул и задумался.

— Иван! — крикнул он. — Дай содовой воды. Всегда чувствуешь себя тяжело после встречи Нового года. Где это список-то забельшился? — говорил он, разбирая бумаги. — Визиты делать надо… Ах, вот он.

Федор Петрович, одевшись, сел в кресло и, попивая глотками содовую воду, стал просматривать список. Потянулся к столу за пером…

— Нет-с… это надо сократить. С какой стати Еропкин? Нет, душечка, я к тебе не поеду, вычеркну… Хотя ты и лезешь, любезничаешь, уж так рад, так рад, когда меня видишь, а на стороне я слышал другое: говоришь, что я пью! Говоришь, да — говоришь! Вот я тебя и вычеркну и не поеду с визитом, хотя ты и действительный [190] …хотя ты и действительный — действительный статский советник, гражданский чин 4-го класса в дореволюционной России; давал потомственное дворянство. Лица, его имевшие, занимали высокие должности (директор департамента, губернатор). . И тебя тоже, Владимир Михайлович, вычеркну. Показываешь себя вегетарианцем: «Я вина не пью, немножко с водой…» А я-то вижу — тихоня, штукарь [191] штукарь — ловкач и выдумщик. . И этого Павла Степановича вычеркну тоже. Себе на уме — из себя музыканта делает, петь учится, артист. Я же не говорю про себя ничего — чиновник, и только, а я тоже почти все оперы знаю. Конечно, главные мотивы. Не говорю… В любительских спектаклях не участвую. Не завиваюсь. Не показываю себя артистом, не подлаживаюсь к разным барынькам нужным… Я не карьерист, я служу. В девять часов утра я в департаменте.

Павел Павлович Сафронов. А! Ваше превосходительство, вам-то уж визит я должен сделать — вы начальник. Пойду, карточку оставлю, — думаю, что вы сейчас нездоровы, Новый год встречали. Вы теперь, наверное, огуречный рассол пьете, и доктор у вас сидит. Придете в департамент — у вас лицо пудрой засыпано будет. Целый месяц после праздников докладов принимать не будете. От вас только и услышишь: «Потом, потом…» Все же вы человек хороший, не осуждаете — кто выпил. И вино у вас Анжу сек [192] От фр. sec — сухое. — приятное винцо — аромат.

Ну, следующий: Чихачев. Жена красавица. Одет с иголочки, лорнетку носит. Франт, эстет. Большую карьеру делает. В концертах, спектаклях — в первом ряду. Благотворительные базары. А я, дудки, к вам не поеду — вы выскочка и карьерист.

И Федор Петрович вычеркнул всех своих сослуживцев, кроме Сафронова.

— Пойду-ка я пройдусь по Мойке, а то как-то тяжело после вчерашнего. Мне Голощапов советовал — хороший он доктор — после такой встречи Нового года утром выпить коньяку. Но не могу — противно. Больше никогда пить не буду…

— Иван! Заверни бутылку коньяку.

Уходя, в коридоре, Федор Петрович положил в карман шинели завернутую бутылку.

Иван подал шинель.

Медленно шел Федор Петрович в ботиках по снегу. Был сумрачный петербургский день. Кое-где горели фонари. Пройдя на Карочную, он зашел в подъезд, где жил Сафронов, оставить карточку. Но хозяин сам отворил ему дверь:

— Вот рад. Пожалуйста, Федор Петрович.

В комнате было много народу. Посередине стоял большой стол с винами и закусками.

— Дорогой! У нас все еще встреча Нового года идет. Вот когда все допьем, то и спать. Позвольте вам коньячку для начала?

Хозяин взял в руки бутылку.

Взглянув на гостей, Федор Петрович увидал, что все, кого он вычеркнул, были у Сафронова. Выйдя в прихожую, он вынул из шинели бутылку коньяку, незаметно принес и поставил на стол.

— Ну вот, — сказал хозяин, — мы очень рады, что пришел с визитом наш милейший Федор Петрович, человек долга и службы. Мы здесь все сейчас в своей семье.

— А я-то как рад! Список составил, вышел всех поздравить, и вдруг такой случай — все здесь. Это и есть счастье Нового года.

— Знаете, мы теперь здесь все свои, друзья, — продолжал Сафронов. — Мы и спеть можем, и выпить. Никто не осудит. А вот если бы Сергей Юльевич пришел — благодарю… Хорошо, что не пришел.

— Позвольте, — сказал один из гостей, — а явись Худаков, что бы с нами было?.. Весь Петербург завтра бы знал, что мы еще спать не ложились.

— Выпьемте за счастливый год. Да минут невзгоды, недоразумения, ссоры, — поднял бокал хозяин.

— Я не пью, — неожиданно сказал Федор Петрович.

Все как-то замолчали.

— Как — не пьете? — удивился хозяин. — Давно ли?

— С сегодняшнего утра.

— Почему же это вы так решили, дорогой? Ведь Новый год…

— А потому, что говорят про меня некоторые: «пьет».

— Ну, что выдумал, — заговорили сослуживцы, — это зря. Про всех говорят.

— Не советую бросать, — строго сказал хозяин.

— А почему? — почтительно спросил Федор Петрович.

— А потому, спросите вот всех, — плохо будет. Знаете, говорить начнут: хочет выделиться, себя показывает, себе на уме… Мало ли какие неприятности скажут.

— Верно, верно, — повторили кругом.

— Святоша, скажут. Пить бросил? Почему бросил? Когда бросил? И пойдет разговор…

— Скажут, врет, лицемер, — крикнул кто-то. — Карьерист, скажут…

— Почему же карьерист? — удивился Утюгов.