Александр Кулешов - Белый ветер

Трудно дышать; комбинезон, автомат, сумка с противогазом сковывают движения, тянут вниз, когда в прыжке хватаешься за подоконник. Черный дым ест глаза, огонь опаляет щеки. А как узки, как шатки тонкие трубы, качающиеся перекрытия, срезы разрушенных стен. Но быстрее, быстрее по ним вперед! Над бушующим внизу огнем, сквозь едкий дым. Вот и яма! Он прыгнул вниз с третьего этажа, провалился сквозь брезент, приятно освежила разгоряченное тело ледяная вода. Задержав дыхание, он пошарил в темноте руками; ага, вот он, лаз. Отверстие трубы… Левашов устремился в него. Под водой, в кромешной мгле, преодолел несколько метров, выплыл из трубы и оказался на поверхности.

С жадностью заглотнул воздух: ведь кажется, лопнет грудная клетка. Он в глубоком колодце, перед ним зияющее отверстие. Вперед ползком. Подземный коридор. Он выпрямился. Прямо на него с экрана — враг с ножом. Левашов выстрелил, экран гаснет — попал! Внезапно ошеломляет чудовищный, душераздирающий вопль, его сменяет оглушительный, близкий треск автомата. И вдруг он провалился через люк в другой подземный коридор, где под ним закачался пол, где что-то во тьме задело его по лицу. Неожиданно далеко впереди красная вспышка — он выстрелил туда, новая вспышка под потолком и еще у земли, слева, справа… А он, задыхаясь от усталости, чувствуя каменную тяжесть в ногах и дрожь в руках, ведет огонь по этим вспышкам, В ушах не прекращается дикий визг и грохот, наконец коридор расширяется, появляется свет. Он на поверхности, и прямо на него, качнувшись, наваливается «враг». Приемом самбо Левашов перебросил его через себя, с десятка метров в него целится другой. Выхватив десантный нож, Левашов, не останавливаясь, швырнул клинок, пронзая соломенное сердце нападающего. И снова вперед!

Теперь он в противогазе — дышать стало еще труднее. Но он взобрался на скользкое бревно, шатаясь, пробежал по нему, перемахнул через трехметровый забор, подполз под сеткой из колючей проволоки и взбежал на раскачивающийся веревочный мостик, повисший над уже освободившимся ото льда озерцом. Держась за толстый канат-перила, проскочил по мостику. Внезапно над самой серединой озера мостик разорвался, и Левашов повис на канате. Нечеловеческим усилием он занес на канат ноги и торопливо заскользил, перебирая руками, к берегу. Он на земле.

И опять враг, которого он отшвырнул приемом самбо. Последнее препятствие — туннель. С поворотами, ямами, низкий, темный. Он выбежал из него и прыгнул в окоп. Вдали маячили мишени. Он поразил их одиночными выстрелами. Выскочив на бруствер, устремился в последнюю атаку.

Вот и финиш. Левашов сорвал с мокрого, пунцового лица противогаз, шатаясь, набрал полную грудь воздуха, побольше воздуха…

Упражнение закончено.

Один за другим финишируют солдаты, часто, тяжело дышат, приходят в себя, аккуратно укладывают в сумки противогазы, тщательно осматривают автоматы — не повредили ли.

Вот уже слышны шутки. Кто-то над кем-то добродушно посмеивается. Кто-то о чем-то азартно повествует.

Взвод строится. Сейчас лейтенант Гоцелидзе проведет разбор, отметит лучших, укажет на ошибки. Потом, перестроившись в колонну, взвод со строевой песней направится в казарму.

Обычные занятия обычного дня…

Да, размышляет Левашов, многое могут гвардейцы-десантники! Поразительная сила! Неотразимая, все сокрушающая. Он представляет их в грозных, стремительных боевых машинах, в огне и дыму специальной штурмовой полосы, во чреве гигантских самолетов, под белыми куполами, с автоматами в руках, разящих свинцовым дождем врага на земле…

С затаенной гордостью Левашов представил себя вместе с ними в бою. Он верит, что таким не придется долго разъяснять боевую задачу — поймут с полуслова. И не придется беспокоиться, как выполнят. Выполнят! Точно и быстро. Гвардейцев ничто не остановит. Только смерть. Но не так-то просто смерти с такими совладать. Каждый из этих могучих парней в бою поспорит с дюжиной врагов. Ведь каждый и артиллерист, и пулеметчик, и минометчик, и меткий стрелок. Каждый с десятка метров попадает ножом в цель, а не будет у него автомата, пистолета, ножа — он голыми руками справится с врагом. И главное, не растеряется в любой обстановке.

За сотни километров через леса и болота доберется к своим, дни проживет без пищи, долгие часы выдержит в ледяной воде, раскаленной пустыне, на бешеном ветру. Преодолеет горы и реки, любые стены, любое заграждение.

Десантники, словно голубые молнии, поразят противника в самом глубоком его тылу, словно ветер, сметут его с лица земли…

Придя в роту, Левашов застал там капитана Кузнецова.

— Ну что, товарищ Левашов, были на занятиях?

— Был, товарищ капитан, во втором взводе и в третьем. Замечаний не имею.

— Теперь другое, — продолжает капитан Кузнецов. — Предстоит серьезная работа. Апрель. Паводок на носу. Белая хоть вроде бы и не Волга, но иногда сюрпризы преподносит! Наша задача — позаботиться, чтоб с Широким мостом никаких неприятностей не случилось. Мы его уже три года бережем, с самой постройки. Должны уберечь и в этом. Ты Широкий мост знаешь?

— Знаю. Уже приходилось ездить.

— Ну вот, там Белая резко поворачивает. Я бы лично там моста не построил. Надо было раньше думать и подальше смотреть. — Кузнецов вздохнул. — Но раз строители не позаботились, нам теперь их выручать. Так вот, обычно у поворота лед сильно торосится. Наша задача — размельчить его перед мостом, этакий буфер создать, расчистить, чтоб торосы не подсекли мост из-за угла. До сих пор мы с этой задачей справлялись, не оплошаем и теперь. Еще рано, но готовы должны быть в любую минуту. Вас в училище обучали этому? — неожиданно спросил Кузнецов.

— Лед рвать учили, конечно, — ответил Левашов. — В военной обстановке.

— Ну, военная, мирная ли обстановка, какая разница? — пожал плечами Кузнецов. — Разве что сейчас безопаснее, никто в тебя не стреляет, бомб не сбрасывает. Наоборот, даже оцепление милицейское выставляют.

Он помолчал.

— Но ты все же посоветуйся с Русановым, он мужик опытный в таких делах. Потом с людьми побеседуй, с первогодками особенно, они в такой операции еще не участвовали.

Кузнецов думал, что разговор закончился, но Левашов не уходил. Он продолжал стоять у стола. Командир роты вопросительно посмотрел на своего заместителя.

— Товарищ капитан, — неожиданно резко заговорил Левашов, — хочу доложить вам о чепе, случившемся во время лыжного кросса…

— Доложить только теперь? — недоуменно перебил Кузнецов.

— …Рядовой Рудаков, — продолжал доклад Левашов, — нарочно сломал лыжу, чтобы сойти с дистанции. Устал, духа не хватило идти дальше, попытался с лыжни сойти. Я увидел, заставил идти дальше. Тогда он улучил момент и сломал лыжу. Думал, уж теперь-то не заставят. Не вышло! И силы нашел, и к финишу вовремя добрался, и даже похвалили за упорство. Я, честно говоря, больше всех радовался. А потом радист с дистанции мне все и рассказал. Вернулись домой, и тут Рудаков ко мне сам является. Раскаялся. «Места, — говорит, — себе не нахожу. Меня чествуют, а я-то обманщик…» Словом, объяснился я с ним, товарищ капитан, и отпустил его с миром. Говорю: «Раз сам понимаешь, что виноват, и хочешь вину искупить, стань образцовым солдатом».