Джика Ютеш - У нас в Крисанте

— Стой, не двигайся с места! — гаркнул старый барин, выбегая на галерею.

— Ой! — взвизгнул Бенони, бросился на четвереньки, быстро-быстро прополз мимо пчельника и исчез.

А Михэлука так и замер на месте.

— Стой, не двигайся! — снова крикнул барин и как вихрь слетел с лестницы.

Подумать только! Вот ведь как может бежать! А когда Томека приходит за жалованьем, у барина сразу же начинается сердечный приступ. «Ой, сердце схватило! Олимпия, где ты? Принеси капли, у меня сердце болит. Ой, плохо! Уложи меня в постель!» — стонет он, да так жалобно, что, кажется, вот-вот помрет. Но Томека хорошо знает все фокусы барина и на эту удочку не клюет. «Вы, барин, раньше заплатите, что положено, а потом ложитесь и лежите, сколько вашей душеньке угодно!»

— Стой! — третий раз крикнул барин, размахивая тростью.

Но Михэлука и так стоит как вкопанный. Он бы мог давно убежать, но почему-то замер на месте. Вывалив от жары язык, виляя хвостом, ластится у его ног привязанный в саду цепью к длинной проволоке дворовый пес Бэлца́ту. Бэлцату виляет хвостом, смотрит то на Михэлуку, то на барина. «Ничем не могу помочь! Груш тебе захотелось? Ну и ешь их теперь!» — говорит его взгляд, когда он смотрит на мальчика. А когда переводит взор на барина, пес словно оправдывается: «Я ни в чем не виноват! Я лаю на воров. А откуда мне было знать, что Михэлука вор? Он меня поит водой, кормит мамалыгой, иногда даже кости дает! Как мне угадать, что́ у него на душе?» И Бэлцату продолжает угодливо вилять хвостом.

Старый барин стоит в трех шагах от Михэлуки и не сводит с него глаз. Голова его трясется, глаза под черными сросшимися бровями мечут молнии. От ярости старик не может выговорить ни слова, но он не бьет мальчика. Лучше бы уж избил, избил бы тростью, только бы не видеть, как трясется у него голова и вздуваются вены на тонкой желтой, морщинистой шее.

— Вор! Жулик! — шипит барин, но трость не пускает в ход.

У Михэлуки отчаянно колотится сердце.

— Отвяжи его! — кричит барин.

Михэлука с недоумением смотрит на старика и никак не возьмет в толк, что он хочет.

— Отвяжи пса! — приказывает барин, указывая тростью на Бэлцату.

«Для чего это ему? Бэлцату привязан на цепи в саду, рыжая Карми́на — на винограднике, а Бимба́ш сторожит бахчу… Собаки сидят на цепи с утра до вечера. Их спускают только ночью. Зачем сейчас спускать Бэлцату?» — лихорадочно думает мальчик. Он никак не поймет, что старому барину нужно, и еще больше пугается.

— Отвяжи пса. Ты меня слышишь или оглох? — неумолимо повторяет барин.

Михэлука нагибается и отвязывает Бэлцату. Руки дрожат, и ему никак не удается расстегнуть заржавевшую пряжку ошейника. Да и Бэлцату мешает — лижет своим красным мокрым языком лицо мальчика и от нетерпения приплясывает. «Вот ведь мне как повезло!» — радостно повизгивает он и снова старается лизнуть Михэлуку.

Как только ошейник снят, пес, заливаясь веселым лаем, стремглав уносится в кусты. В высокой траве мелькает только его белый пушистый хвост.

— Привяжи себя на его место!

Михэлука застыл в нерешительности. «Что он сказал?»

— Ты что, не слышишь? Надень ошейник на шею…

Михэлука опускается на колени. В траве валяются желтые груши, но осунувшееся лицо мальчика еще желтее. От сердца отхлынула вся кровь, и в голове шум. Михэлука не понимает, что с ним происходит.

— Застегни как следует пряжку! — вопит барин.

Михэлука застегивает дрожащими руками пряжку.

— Вот так! — презрительно бросает барин, поворачивается и уходит по посыпанной гравием дорожке.

В конце аллеи стоят тетка с дядей. Увидев, что Михэлука сидит на цепи вместо Бэлцату, они оцепенели. А Бенони и след простыл. Может, забрался в копну, а может, и убежал в кузню к Томеке, чтобы рассказать о случившемся.

Барин дико орет на дядю Гаврилу и тетю Олимпию.

— А вы что уставились? Сговорились ограбить меня? Профсоюзом грозите? Я с вами справлюсь! Я не Попеску! У меня нет никакого поместья! У меня ничего нет! — кричит он, грозно размахивая тростью. — Не вздумайте только его отвязать… Пусть до завтрашнего утра сидит на цепи, как собака! Пусть научится сторожить груши, а не растаскивать их! — Барин поднимается по лестнице на галерею и плюхается в соломенное кресло.

Михэлука лежит ничком, зарывшись лицом в траву с ошейником на шее. А что, если расстегнуть пряжку и убежать? Но он тут же в ужасе отказывается от этой мысли. Куда ему бежать? Вдруг к самому лицу подкатывается желтая, с румяным бочком груша. Наверное, сам нечаянно подтолкнул коленом или локтем. Как будто нарочно кто-то подбросил ее, чтобы посмеяться над мальчиком… А какая она душистая!.. Пахнет солнцем, травой, землей, цветами! Но Михэлука с ненавистью отшвыривает ее в сторону. Он ни за что не притронется к груше, хоть режь его на мелкие кусочки. Наконец крупные, как горох, слезы покатились у мальчика по щекам, а жадная до слез земля собирает их и прячет в своей глубине. Но Михэлука сердито вытирает глаза. Внутри у него будто что-то оборвалось. Он сейчас же сорвет ошейник! Он убежит отсюда! Уйдет к деду Хадешу и бабке Текле, упросит их приютить его. Михэлука приподнимается на коленях, но тут же снова прячется в траву.

Кто-то громко звонит в подвешенный у ворот колокол. Кто это может быть? Бэлцату, радуясь неожиданно выпавшему на его долю счастью, мчится во весь дух к воротам. Видно, он уже успел рассказать своим друзьям Бимбашу и Кармине о событиях в саду и лает так громко, так усердно, чтобы хозяин понял, на что он, Бэлцату, способен, когда его не держат на цепи. Кто там осмелился войти в ворота? Ага, какие-то чужие люди. Да их много! Это разбойники! Бэлцату разорвет их на клочки! Сперва схватит за ногу того, что справа… Да, но ведь у него в руке суковатая дубинка… Может, наброситься на того, слева? Нет, лучше всего на последнего! Не зная, на что решиться, Бэлцату скалит клыки и подымает такой лай, словно на него напала стая волков.

— Цыц, шавка! — кричит тот, что с дубинкой.

Дядя Гаврила бежит людям навстречу.

— Это мы, Гаврила! А почему Бэлцату не на цепи?

Дядя Гаврила швыряет в пса камнями, но Бэлцату не унимается. Он пятится и снова бросается в атаку. Бимбаш и Кармина тоже рвутся с цепи и отчаянно воют.

Размахивая кнутом, прихрамывая, подбегает Томека. Он здоровается за руку с крестьянами и что-то им говорит, но из-за собачьего лая ничего нельзя разобрать. Тогда Томека подкрадывается к Бэлцату, захлестывает ему шею кнутом, волочит в погреб и закрывает там.

— Ну, теперь можно будет поговорить с господином Кристу! — облегченно вздыхает тот, что с дубинкой, и снимает соломенную шляпу величиной с аистово гнездо.

Старый барин с трудом встает и враждебно смотрит на пришельцев.