Пьер Гамарра - Капитан Весна

Снова заскрипел гравий, и вынырнувшая из мрака рука Эстебана опять подала мне знак, что все идет хорошо. Я прислушался. Никакого сомнения: по тропе приближались мулы. Затем я услышал легкие шаги Бертрана.

— Это ты?

— Да, я.

Он подбежал ко мне.

— Вы пришли вовремя, — прошептал я.

— Да, почти. Но Фредо не хочет торопиться. Один из мулов поранил себе ногу и теперь не может нести груз. Мы поделили мешки между двумя другими. Дойдут, но их нельзя подгонять. — Бертран взглянул на дорогу. — Все в порядке?

— Ничего нового, — ответил я. — Думаю, что этой ночью нас никто не потревожит.

Бертран пожал плечами и что-то глухо пробормотал. Я понял: он, как и я, думает о том, что стало известно несколько дней назад.

Рано утром в дом торопливо вошел почтальон Жан Лопес. Он принес страшное известие: в долине, недалеко от нашей, в сторону гор Арьежа, эсэсовцы смели с лица земли целую деревню.

Новость облетела окрестности Люшона. Из одного поселка в другой крестьяне передавали ужасные подробности: деревня целиком уничтожена, дома сожжены, жертв не сосчитать.

«Уничтожена целая деревня?» — спрашивали люди, не в силах поверить.

Вскоре слухи подтвердились: погибла вся деревня.

— Не может быть, не может быть! — повторяла мама. Немецкая колонна танков и бронированных машин устремилась в этом районе на штурм партизанского лагеря. Но лагеря не обнаружили. А так как бронетранспортеры не могли пройти по горным тропам, колонна возвратилась прежней дорогой. На пути эсэсовцев лежала деревня. Внезапно, без всякого повода, солдаты в серых и черных шинелях со свастикой яростно набросились на горцев, расстреливая в упор стариков, женщин и детей, наводя огнеметы на дома и сараи. Все сгорело. Немногие уцелевшие жители рассказали об этом преступлении.

— Известно далеко не все, что они там натворили, — глухо продолжал Лопес. — Оказывается, немцы запирали целые семьи в сараях, прежде чем их поджечь. Говорят, они убили пятьдесят человек, а может быть, и больше. Кто знает? Немцы преградили выходы из деревни и внизу и вверху, жители долины хотели подняться сюда, но пришлось отступить и спрятаться, чтобы солдаты не перебили их.

— Чудовищно! Это изверги!

— Да, изверги! — повторяла мама. — Это не люди.

Мы сидели в кухне. Над горами пламенело лето. Стоял великолепный ясный день. На чистом небе, словно нарисованные акварелью, выступали розовые и сиреневые горные хребты. Солнечные лучи постепенно проникали в тихое безмолвие под высокими буками и стройными елями, согревая лужайки, покрытые цветами. В садах покачивались широкие головки подсолнухов. Тут росли герань, бальзамины и кусты роз. Передо мной был тихий, благоуханный край. Я мысленно видел, как тянутся к морю Пиренеи, как они спускаются к виноградникам, маисовым и хлебным полям.

— Сколько у нас богатой земли! — произнес школьный учитель. — И вся эта плодородная страна могла бы цвести под ласковым летним солнцем.

— Изверги! — повторила моя мама.

Почтальон с черной сумкой, хлопавшей его по боку, стоял в дверях. Дядя Сиприен, сидя за неотесанным столом, положил на него обнаженные руки и сжал кулаки.

— Они придут и сюда, — прошептала тетя Мария.

— Пусть придут, пусть только сунутся! — проворчал дядя Сиприен. — Подумаешь! Мы знаем, что они могут прийти, давно знаем.

— Они боятся, — спокойно сказал учитель. — Плохо, когда солдаты боятся. Они уже не чувствуют себя в безопасности в этих местах.

— А разве они когда-либо чувствовали себя здесь в безопасности? — спросил дядя Сиприен.

— Вначале им так казалось. Немцы воображали, что жители не смеют и пальцем пошевелить, что они покорились. Теперь оккупанты убедились, что этому пришел конец.

— Они могут совершать тягчайшие преступления, — сказал Лопес. — Ведь фашисты не люди!

— Оправдывай их! — буркнул Сиприен.

— Я их не оправдываю и никогда не оправдаю. Кто может забыть, как они сжигали дома и убивали невинных?

Господин Дорен сказал нам тогда, что расправа с соседней деревней не первый случай. Во многих местах фашисты зверствовали точно так же: например, в одном селении в центре Франции оккупанты заперли женщин и детей в церкви, а потом подожгли ее. Название селения Орадур сюр Глан.

Тихое утро. Птицы щебечут вокруг дома, воркуют голуби. А на дороге какой-то крестьянин покрикивает на коров.

В темноте захрапел мул.

— Ну-ну, тихонько! — послышался голос Фредо.

Первый мул осторожно спускался по тропе, упираясь передними ногами в грунт.

Путь свободен. Можно двигаться дальше. Мы с Бертраном шли впереди. Эстебан и Паскаль — немного дальше, охраняя тыл. Только они были вооружены.

Вереница мулов растянулась вдоль темного шоссе. Вначале мне казалось, что копыта слишком громко цокают по гудрону и это может кого-нибудь разбудить. На самом деле шум был ничтожный. Ловкий Фредо тенью сновал вдоль каравана. Он задерживался возле раненого мула, гладил его по шее, подбадривал, нашептывая ласковые слова.

Все обойдется! Мы скоро свернем с опасного шоссе и начнем подниматься горной дорогой. Густые кроны деревьев сомкнутся и надежно укроют нас. Мы пройдем по безмолвной деревне с серыми крышами и домами, синими в лунном свете. И те, кто услышит наши приглушенные шаги, не выйдут из домов, понимая, в чем дело. Они попросту подумают: «Вот хлебопеки-маки возвращаются с мукой».

Это были опасные минуты. Теперь я испытываю приятное чувство, вспоминая о них. Мне чудилось тогда, что деревья, лужайки, скалы — наши друзья и покровительствуют нам в пути. Ветер стих. Неподвижные зубчатые листы каштанов выделялись на сапфирном небе. Застыли дубы, ясени, липы. Мне казалось, что они следят за нами и затрепещут при малейшей тревоге. Весь горный край охранял нас.

Я думал также о моих спутниках: Бертране — двоюродном брате, Эстебане — испанце, Паскале — виноградаре из Эро. Образы родины, хранившиеся в памяти каждого из нас, теперь сопутствовали нам: земля Испании, сухая и благоуханная, бескрайние виноградники Лангедока, раскинувшиеся под синим небом вперемежку с розовыми кирпичными домиками и серебристыми оливковыми деревьями. Хлеб, вино, оливки, каштаны, тишина раннего утра, когда труженики уходят на работу, вечерний покой в деревнях — все это мы везли с собой, и это было не менее страшно и сокрушительно для врага, чем ружья и патроны.

Мы уже приближались к Вирвану, как вдруг до нас донесся ужасающий грохот. Казалось, он раздался совсем близко. Отвратительный треск разрываемой материи, раскатистые и гулкие удары нарушили покой пиренейской ночи.

Ружейная пальба! Залпы и одиночные выстрелы!

Головной мул сразу остановился и встал на дыбы. Фредо повис на уздечке и постарался успокоить перепуганное животное.