Пьер Гамарра - Капитан Весна

Я, как сейчас, слышу дрожащий голос Фредо:

«Это малышка, моя малышка! Бандит стреляет в нее, спасите малышку!»

С этой минуты события развернулись стремительно. Старый скряга выстрелил несколько раз — в сторону долины и в сторону гор. Почему он обнаружил себя? Решил, что окружен и потерял голову от страха? Паскаль и Эстебан ответили несколькими автоматными очередями. Они стреляли наугад, так как еще не видели его. Тогда старик выпрямился на скале во весь рост и бросился вниз, проломив череп о придорожные камни.

Позднее следствие установило, что негодяй сотрудничал с оккупантами и выдал им несколько патриотов из соседних деревень. Какие цели предатель преследовал в эту ночь? Быть может, помешать Парижанину передать приказ и тем самым открыть немцам выход из долины?

— Это навсегда останется тайной, — задумчиво произнес господин Дорен. — Ведь Фога мог выдать нас раньше. Сделал ли он это? А если сделал, то почему враг не напал на нас с этой стороны? Как видно, немцы боялись сильного сопротивления, а может быть, папаша Фога медлил до самой последней минуты. Все же это была его родная деревня, его дом. Едва ли он хотел, чтобы эсэсовцы поднялись до Вирвана. Мы знаем, на что они были бы способны, и старик это тоже знал.

Услышав слова учителя, дядя Сиприен горячо возразил ему:

— Неужели вам жаль его, господин Дорен? Такого подлеца! Он стрелял в ребенка, он стрелял в наших мальчиков. Фога всех ненавидел и любил только одно — деньги. За деньги мерзавец продал бы всех и, наверное, это сделал.

— Я не жалею его, друг мой, нисколько не жалею. И готов был убить его без колебаний. Не всегда известно, что таится в глубине человеческой души. Кто знает, не был ли и папаша Фога по-своему привязан к лесу, к своей хижине, к своим горам…

— Скряга он и убийца — вот и все! — крикнул дядя Сиприен.

При слове «лес» я подумал о наших недавних постояльцах, о господине Бенжамене, о господине Пьере, унесенных ураганом войны. Где они сейчас? Живы или погибли? Увижу ли я их вновь?

Казалось, из ночного мрака доносится тихий, надтреснутый голос: «Война — скверная штука, мой мальчик, очень скверная. А я люблю деревья — горы и деревья. Как это чудесно для живописи! Ты можешь себе представить, какая здесь наступит красота, когда выпадет снег!»

Я забыл про недавнюю перестрелку, про все наши тревоги, раны и беды — ведь передо мной была картина ясного осеннего утра. Солнечные лучи золотили лужайки. В кристально чистом воздухе разносился тихий шепот деревьев. Чистота этого утра сочеталась в моей памяти с чистотой юного лица.

Изабелла улыбалась мне. Ее губы, как ягоды малины, длинные темные волосы, черные бриллианты сверкающих глаз приближались ко мне на фоне трепетной листвы высоких деревьев, бронзовых и пурпурных одежд осеннего леса.

Изабелла… Она спала наверху в нашем доме. Открытое окно комнаты выходило в горы. Ее окружало привычное благоухание этого края: запах сложенного в сарае сена, зерна, картошки, липовых листьев и вервены, кладовой, где хранятся свежие фрукты и где годами не выветривается аромат румяных яблок, усеянных золотыми точками груш, чернослива, терпкий запах айвы…

Девочка давно успокоилась и теперь безмятежно спала.

Солдаты входили и выходили из нашего дома. Их было много: они охраняли деревню и сон маленькой Изабеллы.

Нам передали добрые вести от отца. Он был очень занят и просил не тревожиться. При первой возможности придет обнять нас.

В один из ближайших вечеров у нас собралось много народу. Партизаны покидали Вирван. Близилось освобождение Тулузы.

Рассказывали, что крупные отряды партизан из Ло и соседних департаментов стягивались с разных сторон к главному городу Лангедока. Тулуза, Марсель, Лион, Париж — вся Франция готовилась разорвать сковывавшие цепи и вздохнуть полной грудью.

Вдруг кто-то крикнул из сумрака леса:

— Капитан Весна!

Все зашумели. Раздались взрывы радостного смеха, приветственные возгласы. На дворе под сапогами заскрипел гравий. На дороге гудели двигатели машин.

— Капитан Весна! — подхватил другой голос.

Возгласы стали еще громче. Люди перекидывались шутками на местном наречии.

Затем я услышал голос господина Дорена. Я не различал еще слов. Учитель подошел к нашей двери.

«Так вот кто Капитан Весна… — подумал я. — Это господин Дорен. Он скрывал от нас свою подпольную кличку, свой военный псевдоним. Так вот каков знаменитый Капитан Весна, которого никто не знал и о котором столько говорили…»

Кто-то приподнял полотняную завесу над входом в кухню. В комнату проникла ночная прохлада. На фоне синеватых сумерек появился темный силуэт. Вошел мужчина, одетый наполовину как солдат, наполовину как крестьянин. На нем были грубые полотняные брюки, перетянутые широким кожаным ремнем, рубашка цвета хаки, пилотка.

— Позвольте представить вам Капитана Весну, — прозвучал веселый голос господина Дорена.

Тогда отец шагнул в кухню, раскрыв руки для объятий.

— Неужели это ты, ты!.. — растерянно повторяла мама.

Капитан Весна, неуловимый Капитан Весна! Тот, кого повсюду разыскивали немцы. Так, значит, это мой отец! Он возглавлял партизанский лагерь над Вирваном и многие другие в горах. Он тайно руководил Сопротивлением в нашем районе.

Мама плакала и смеялась. Тетя Мария металась по комнате взад и вперед, не зная, что делать, предлагала входившим людям сесть, подбегала к буфету, чтоб достать вина, затем снова обнимала отца. Дядя Сиприен, как всегда, громко рассуждал, похлопывая по плечу партизан, задавал им десятки вопросов, не дожидаясь ответа, а потом, остановившись перед учителем, воскликнул:

— Ну что, господин Дорен, не сцапать им было нашего Капитана Весну?

Наконец отец сел за старый, исцарапанный стол, спокойно улыбаясь среди всего этого гама. Он подозвал к себе Изабеллу и ласково разговаривал с ней. Потом отец рассказал нам, как партизаны неотступно преследовали войска оккупантов и обратили их в бегство.

Это еще не конец войны, но решающий удар нанесен. Теперь в городах и селах комитеты освобождения сменяют прежние муниципалитеты, назначенные правительством Виши.

Постепенно в комнате стало тихо. Отец продолжал рассказ. За окном стрекотали сверчки. Мне казалось, что спокойный голос отца разносится далеко по горам, по целой стране снегов и лесов…

Отец сидел в конце стола, на том месте, где, по обычаю, нарезают хлеб. Там всегда лежит завернутый в серую холстину большой круглый каравай, и поверхность стола испещрена бесчисленными следами ножа.

Значит, мой отец — тот самый Капитан Весна, который руководил боями от Пиренеев до Тулузы? Он носил имя весны, возрождающейся природы, имя апреля, солнца и молодой зеленой листвы. Я был рад, что отец выбрал это имя — имя надежды.