Збигнев Домино - Польская Сибириада

При слове Польша Сташек прислушался. Когда Астафьев собирался уезжать с поля, Сташек попросил его:

— Дядя Ваня, одолжи мне газету.

— Возьми. Можешь радоваться, сынок, ваши уже до Польши дошли. Наверное, и твой отец с ними. Пишет тебе?

— Давно уже не писал…

— Не волнуйся, ничего это не значит. На фронте по всякому бывает. Вот я сам писал почти каждую неделю с фронта, а вернулся, узнаю, что пришла всего пара писем. И то иногда на полгода задерживались.

Польские семьи на Волчьем хуторе чувствовали себя забытыми и потерянными. С весны сорок четвертого перестали приходить письма с фронта. Никто не знал, никто не мог им объяснить, почему. Женщины продолжали слать письма на полевую почту, а ответа как не было, так и нет. Что там творится с поляками на фронте? Все чаще появлялись беспокойные мысли: а вдруг опять наших, как тогда в Иран, увели куда-нибудь за границу?

Сташек принес газету на хутор, сел вечером в сторонке и стал медленно читать. Верить не хотелось, что прочитанное может быть правдой: «В результате тяжелых победоносных боев с гитлеровскими захватчиками героическая Красная Армия освободила города и районы Западной Украины: Львов, Тернополь, Чертков, Залещики и вышла на рубеж Днестра и Серета!» Парень еще и еще раз читал по слогам эти слова. Чувствовал, как все сильнее бьется сердце. В голове клубились хаотично слова и образы… Ворволинцы! Червонный Яр! Поля золотой кукурузы. Арбуз, такой сладкий, сочный и красный. Известковый обрыв Днестра. Прохладная вода в быстрой излучине Серета. Кисти винограда на южном склоне глубокого яра над речкой Тупой… «Освободила Залещики!». Это значит, что их деревня, их дом уже свободны! А может отец уже там? Сташек вскочил и, размахивая газетой, влетел в дом. Броня тоже недавно вернулась с работы, сидела у стола и наблюдала, как Тадек ест суп, который она принесла ему из столовой.

— Мама! Смотри, что здесь пишут: наши Залещики освободили! — Сташек разворачивал газету так поспешно, что чуть не опрокинул миску с супом. Броня следила за его пальцем слово за словом. А он, только когда закончил чтение, вдруг осознал, что впервые назвал Броню мамой.

В ту ночь Волчий хутор не спал. По нескольку раз пришлось читать Сташеку об освобожденном от немцев их родном Подолье, Днестре, Серете и Залещиках. Вновь проснулась надежда на скорое возвращение в Польшу, домой. Все казалось близким, как никогда. Срочно ехать в Тулун и садиться в первый же поезд, отправляющийся на запад!

А когда еще Сташек прочитал, что «…наши войска при участии 1-й армии Народного Войска Польского в районе города Хелм перешли Буг и приступили к освобождению территории Польши…» всеобщий энтузиазм перечеркнул последние сомнения, и они решили, что час возвращения уже совсем близок.

— Не напрасно в русских газетах пишут про польскую армию!

— Наверное, и наши где-то там?

— Польшу освобождают!

— А как же иначе? Должны они там быть. Они же вместе с русскими на фронте воюют, за Польшу бьются!

— Бои там, наверное, битвы страшные! Господи Иисусе, только бы их там…

— А тут еще писем полгода нет. Ни слуху, ни духу…

— Сплюнь три раза, вся надежда на Бога!

Совещались бабы в ту ночь, совещались и порешили, что утром отправятся к Астафьеву, чтобы он разузнал, где нужно: могут ли поляки из Булушкино возвращаться в Польшу и когда.

Управляющий их внимательно выслушал. Прежде чем ответить, взял газету и еще раз что-то внимательно прочитал. А может, просто с мыслями собирался, что бы тут сказать этим взбудораженным, упоенным надеждами полякам.

— Газета сама собой, а жизнь сама собой… Дорогие мои бабоньки, ведь война еще не кончилась! Как вы этого не понимаете? Там еще прифронтовая зона. Кто вас туда пустит? Выбейте себе это из головы. Ну и что, что ваша польская армия уже там? Там же еще идет война. Война! Надо ждать. Кончится война, тогда и поговорим. Не бойтесь, никуда ваша Польша не денется. Надо ждать, мои дорогие, терпеливо ждать!

Сентябрь. Осень гуляет по полям. Желтеет тайга. Сев в том году в совхозе был поздним, урожай не удался. Трактор сломан. Кони комбайн не потянут. Жали пшеницу конной косилкой, косили косами. Снопы свозили на совхозное гумно. Но как его молотить? Даже цепов не было, это полезное орудие исчезло вместе с кулаками. Одному ему известным способом Афанасьев достал бочку мазута, хватило, чтобы запустить молотилку. Молотили, ссыпали зерно в мешки, готовили к отправке госпоставку. Бригадирша Зинка записывала все в тетрадку и прятала зерно в амбар.

В Тулун совхозное зерно везли на десяти подводах. Эту работу, на которую все рвались наперегонки, Астафьев поручил в числе других Гонорке Ильницкой и Сташеку.

Гонорку Ильницкую польские женщины выбрали своей делегаткой, она не только была самой смелой и бойкой, но, главное, была вдовой солдата, погибшего на фронте. Сташека она взяла в помощники, потому что он мог свободно объясниться по-русски и даже читать умел. В Тулуне они должны были выяснить, когда им можно будет вернуться в Польшу.

Возы перегружены мешками с зерном. Дороги в тайге плохие. Кони, изможденные летней работой, слабые. Почти три дня тащились они до Тулуна. Зерно на элеватор сдали быстро, и Астафьев дал Ильницкой и Сташеку дополнительный свободный день, чтобы они спокойно могли выяснить все свои польские дела.

— Я тоже при случае, где можно, поспрашиваю, что дальше с вами делать. Что за нетерпеливый народ, эти мои польки!

Близился вечер. Гонорка со Сташеком решили отправиться на лесопилку и поговорить со своими. Город был угрюмый и пустой, осенний дождь разогнал прохожих с улиц. Скрипели старые деревянные тротуары. Под мостом широким потоком мчалась Ия. Сташек вспомнил Вороного: скованная льдом река, тонущий в проруби конь, больница, склоненное над ним лицо Цини Бялер.

В бараках лесопилки маленькие оконца мигали желтыми огоньками свечек. Вошли в темный коридор. Стоял тяжелый дух давно непроветриваемых помещений. За тонкими перегородками слышались голоса, какие-то разговоры, смех, плачь детей.

— Я уже не помню, в которые двери стучать… — волновалась Ильницкая.

Неожиданно кто-то открыл дверь. Они узнали пани Корчинскую.

— Добрый вечер, пани Корчинская. Это я, Гонорка!

От удивления Корчинская чуть не уронила ведро.

— Боже праведный! Гонорка, откуда ты здесь?

В бараках на лесопилке жили пани Корчинская с Сильвией, старики Майки и семья Грубы из Ворволинцев, которая этой весной выбралась, наконец, к ним из тайги.

— А Целина все работает в больнице?

— Целина? Ну да, вы же ничего не знаете. Она в польскую армию ушла вместе с нашими парнями, добровольцем. Санитаркой пошла.

— А вы зато не знаете, что наши там на фронте Янека Майку встретили!