Збигнев Домино - Польская Сибириада

— Не может быть! Вот Майки обрадуются! Они о нем ничего не знают. Думают, что Янек со своей буряткой навсегда в тайге пропал.

— А старик Бялер на фронте погиб. И Янек Барский, Ясек Курыляк, Флорек Ильницкий…

К сожалению, тулунские поляки о Польше, а тем более о возможности скорого возвращения домой знали не больше булушкинских.

— Что поделаешь, придется ждать окончания войны, раньше нас из Сибири не выпустят. Никто тут не станет нашими проблемами заниматься.

— А если так потихоньку самим на запад продвигаться? Ведь наши земли уже освободили от немцев. Что тут сидеть, когда наши дома там нас ждут?

— Ага, ждут! Украинцы, наверное, давно все заняли. А если бы ты и захотела ехать, как ты на поезд сядешь? Кто тебе разрешение даст? Кто тебя с работы отпустит, если за одно опоздание недавно из нашего барака двух женщин на полгода в лагерь отправили? Не посмотрели, что муж на фронте, дети одни остаются без присмотра.

Гонорка стояла на своем.

— Раз уж мы здесь, можем походить по учреждениям, порасспрашивать про возвращение в Польшу.

Начали они с НКВД. Гонорка немного боялась, как бы их снова не забрали ни за что, но верила только во всесильный НКВД.

— Эти черти нас из Червонного Яра вывезли, все время за нами следили, русские паспорта нам впихивали, так кто же, как не они, должны лучше всех все знать? Гори оно ясным пламенем, пошли, Сташек, поди, не сожрут нас!

Постучали в калитку. Охранник выглянул в окошко, слушал их объяснение, что они, мол, поляки, им нужно к начальнику, у них важное дело. Велел подождать, захлопнул окошко. Через полчаса их впустили. Разговаривал с ними какой-то штатский с нервным тиком — голова его ежеминутно дергалась то в одну, то в другую сторону. Может, поэтому он без конца ходил взад-вперед по тесной прокуренной комнате. Гонорка говорила, Сташек кое-что переводил.

— Закончили?

Гражданский остановился, и, о чудо, его голова тоже замерла, тик прекратился.

— Ну, а теперь я вам скажу. Война идет? Идет. Что сейчас самое главное? Самое главное добить фашистского зверя. И мы его добьем. И только потом, после войны, советская власть будет решать все остальные вопросы. Понятно?

— А в газете пишут, что Красная Армия вместе с нашей армией до Польши дошла. Так почему мы туда не можем вернуться?

— Все правда! И дальше наши войска идут, как таран! Скоро до Берлина дойдем!

— Мой муж в польской армии служил, погиб на фронте, вот «похоронка».

— Это все похвально. Сочувствую вам… Но это ничего не меняет. По крайней мере, на сегодняшний день. Закончится война, тогда советская власть займется всем остальным. Может, и вами, поляками. Вы работаете?

— А как же, в совхозе «Сибиряк».

— Вот и хорошо. Работайте и дальше по-стахановски, кладите свой кирпичик в общее дело победы. Спокойно ждите конца войны, а об остальном пусть у вас голова не болит. И никаких глупостей! Закон военного времени не допустит никаких самовольных действий: например, самовольного ухода с места работы или места жительства, не говоря уже о поездке в прифронтовую полосу. Никто не даст вам на это разрешения…

Ильницкая так расстроилась, что в военкомат уже не захотела заходить.

— Если НКВД не позволит вернуться в Польшу, кто еще может что-то решить?

— Но военкомат — это армия. НКВД на фронте не воюет, откуда им знать, что там происходит? А если военные дадут нам «расписку» и разрешат вернуться?

— Как же! Хочешь, иди сам. Я похожу по базару, а через час буду ждать тебя здесь возле ворот.

Честно говоря, Сташеку было на руку, что в военкомат он пойдет один. Но это была его самая большая тайна. На входе его остановил слегка прихрамывающий дежурный сержант с красной повязкой на рукаве.

— В чем дело?

— Спросить хотел…

— Сколько лет?

— …Шестнадцать…

— Вон с моих глаз. Быстро! Шестнадцать лет! Скоро детсадовцы начнут приходить. Знаю я вас, только фронт в голове!

Тут подошел какой-то офицер с черной повязкой на глазу.

— В чем дело, Селиванов?

— Разрешите доложить, товарищ майор, шестнадцать лет всего, вот и выгоняю. Скоро детский сад…

— Подожди, Селиванов… Чего тебе, парень?

Сташек достал из-за пазухи письмо отца с фронта и подал майору.

— Полгода отец не пишет… Он в польской армии, на фронте…

— Ты поляк?

Сташек кивнул. Майор посмотрел письмо, вслух прочел номер полевой почты.

— Письма с фронта идут долго… Знаешь, где твой отец теперь может быть? В Варшаве, через Вислу переправляется. Вчера была последняя сводка с фронта. Скоро мы с твоим отцом всю Польшу освободим, до Берлина дойдем… По полевой почте нельзя понять, где находится солдат. Не беспокойся, парень, отец обязательно напишет. Маме, семье передай, чтоб не волновались.

— Мама умерла… Скажите, а мы могли бы получить от военкомата разрешение вернуться в Польшу?

— Нет, мальчик, это пока невозможно. А ты откуда?

— Залещики, на Днестре…

— Западная Украина. Прекрасный край. К сожалению, парень, там прифронтовая зона, надо ждать конца войны. Что еще?

— Товарищ начальник, возьмите меня на фронт, отправьте в польскую армию. Добровольцем. Я крепкий, давно уже работаю, умею лошадьми править, охотился, умею стрелять…

— Хватит! Ну, хитрец! Писем от отца не получает, в Польшу он хочет вернуться, а сам — добровольцем! Нет, парень. Даже не заговаривай о фронте. Возвращайся, откуда пришел, все!

Офицер нервно развернулся и ушел. Растерянный Сташек спрятал письмо в карман. Сержант схватил Сташека за руку, намериваясь вытолкать его за дверь.

— Марш отсюда, и чтоб я тебя не видел тут больше! Войны ему захотелось!

Сташек выскочил на крыльцо. Пронзительный ветер сек дождем. «Нет, так нет, без них обойдусь!» Он был унижен и зол. Даже плакать не хотелось. Натянул шапку и пошел к калитке.

— Эй, поляк! Подожди минутку!

Сержант догнал его и сунул в руки буханку хлеба и банку консервов.

— Бери, бери… Майор велел тебе передать: «Отдай ему это, Селиванов, а то что-то слабовато наш польский доброволец выглядит, по крайней мере, поест, будет с чем домой вернуться». Вот, возьми…

Гонорки на условленном месте не было. Сташек пошел побродить по базару. Он знал этот базар, как свой карман — они тут с Тадеком все облазили, когда жили в Тулуне. Мало что тут изменилось за это время. На базаре вовсю кипела обменная торговля. У Сташека было несколько рублей, но купить на них ничего было нельзя. Можно было обменять полученную от майора буханку хлеба и консервы, но на это Сташек не решился. Зная ловкость местных воришек, он крепко прижимал под мышкой мешочек со своим добром. Он поискал среди болтающейся по базару шпаны своего дружка Саньку. В толпе заметил Гонорку.

Они вернулись к элеватору. Астафьев торопил с отъездом.