Николай Лохматов - Булатов курган

— Я сделал все, что мог! — сказал он.

— Нет, не все!

— К Строеву на поклон не пойду. Не жди.

— Разве на Строеве свет клином сошелся? Есть у нас и обком, есть у нас и ЦК. Жаловаться не надо, а доказывать, требовать.

— Не собираюсь пороги обивать. Жизнь сама докажет.

— А если нет? Вдруг пойдут дожди или начнутся холода — пропадет твой овес, погниет на корню свекла? Тогда как?

Кондрат молчал. Лицо его стало строгим, черные глаза отчужденно взглянули на Варвару.

Холодность оскорбила Варвару. Резким движением она сорвала с плеч платок, взмахнула им.

— Тебе и сказать нечего! — В голосе ее прозвучал вызов. — А я скажу, поеду и все скажу, как есть… Пусть судят, как хотят. А ты сиди, протирай штаны…

Варвара перепрыгнула канаву и обочиной дороги заторопилась к деревне.

На выгоне ребятишки играли в лапту. От удара палкой далеко отлетел мяч. За ним, поддерживая штанишки, что есть духу побежал Сашок. Увидев Земнова и Варвару, остановился.

— Чур, не играю! — крикнул паренек и, поддернув штанину, опрометью бросился им навстречу.

У дороги его догнал Леник. Вслед за ними побежала и вся ватага ребят.

— Дядя Кондрат, а на тебя акт составили, — еще издали первым выпалил Сашок.

— У овцы сердце от испуга разорвалось, — поддержал его Леник.

— Полкан ее перепугал.

Варвара остановилась, прислушалась. Ребятишки наперебой рассказывали.

— Составили акт ветинар и председатель. Сами видели.

— Прокурору в район Бадейкин повез. Штрафовать будут.

— Овцу ободрали и в амбар. В городе, говорят, все купят.

— Кишки и легкие зарыли.

— Потом председатель у нас водку с ветинаром пили.

— И папка с дедом тоже…

Кондрат уронил повод, заспешил к конторе. Не желая покидать своего хозяина, за ним побежал Полкан. Буланый меринок, почуяв свободу, потянулся к траве. Варвара поймала его, спутала.

Кондрат подошел к конторе, Горбылев встретил его на крыльце.

— Говори, Егор, что затеял? — Голос Кондрата прозвучал осуждающе.

— Как будто и не знаешь? — ухмыляясь, протянул тот. — Навел собак, скот колхозный гоняют, ущерб приносят, а он какую-то ерунду спрашивает.

— Так это, значит, правда? Ты знаешь, что Полкан был со мной в поле?

Волкодав, услышав свое имя, поставил лапы на крыльцо, шумно задышал. Горбылев отшатнулся, злобно прохрипел в сторону Кондрата:

— Брось ерунду городить!

— Варвара Кравцова тому свидетель.

— Снюхались, значит?..

Кондрат сжал кулаки, шагнул на крыльцо. Вслед за ним, оскалив клыки, влетел Полкан. Горбылев шмыгнул в сенцы и, захлопнув дверь, загремел задвижкой.

— Ты еще не так за это ответишь! — орал он за дверью. — Прокурор покажет тебе, как кулаки в ход пускать.

Но Кондрата на крыльце уже не было.

За ночь Кондрат не отдохнул, а больше устал. Голова была тяжелой, глаза слипались. Тревога последних дней не оставляла его даже во сне: раздражение и подавленное настроение не проходило.

Привстав на локоть, он посмотрел в окно. Утро было хмурое. Над рекой недвижным пологом висел сизо-синий туман.

Кондрат снова опустился на подушку. В голове путались мысли. Дрема, будто паутиной, заволакивала глаза.

Уже сквозь сон он услышал, как налетевший ветер хлестал веткой о стекло. На кухне загремела самоварной трубой Надя. Вкусно скворчало на сковороде сало. И все это вдруг исчезло, словно смыло проливным дождем.

Надя несколько раз заглядывала в горницу: не встает ли отец? Время уже позднее, завтрак готов, а он все спит.

«Что с ним? Не заболел ли?» — забеспокоилась она. Ей никогда еще не приходилось видеть, чтобы отец так долго не поднимался с кровати.

Отфыркиваясь паром, заклокотал самовар. Надя сняла трубу, заварила чай и, расставив посуду, зашла в горницу. Отец лежал на спине, подложив под голову руки. Потемневшие веки плотно прикрывали глаза. Скулы его обострились, обросли щетиной. Шорох шагов разбудил его.

— Завтрак готов, папа, — тихо сказала Надя. — Вставай!

Кондрат одевался нехотя, долго возился в сенях у рукомойника.

Завтракали молча. Кондрат ел вяло, уставившись в окно. Туман над рекой рассеялся. На фоне серого неба вырисовывались контуры кургана. Упираясь в мутные облака, он как бы звал к себе. Сердце Кондрата щемило незнакомое гнетущее чувство.

— Изгородь завалилась на огороде, — стараясь расшевелить отца, сказала Надя. — Починил бы. Заберутся телята или овцы — все потопчут.

Кондрат строго взглянул на дочь.

— Как же ее угораздило?

— Ночью… Ветер, наверно.

— Столбы подгнили. Сделаю… — пообещал он, вылезая из-за стола.

— Что же плохо ел? — заглянула ему в глаза Надя.

— Не заработал еще, — отозвался он, натягивая на плечи брезентовый плащ. — Пойду посмотрю, что там стряслось с изгородью.

— Тетя Варя в область уехала.

— Уехала? — переспросил он и сжал виски руками. — Сильная она. А я ослабел, дочка. Словно с чужим, разговаривают. Как будто совсем ненужным стал. — Захватив топор, он вышел на улицу.

В город Варвара приехала в полдень. Политые мостовые и тротуары курились легким парком. По ним мчались вереницы машин и торопились прохожие.

В набитом до отказа троллейбусе Варвара добралась до здания обкома, с трепетом открыла тяжелую дубовую дверь. От тряской езды и волнения кружилась голова.

В вестибюле у самого входа Варвару встретил краснощекий милиционер.

— Предъявите документ, гражданка! — прикладывая руку к козырьку, отчеканил он.

Варвара успела заметить: милиционер совсем молодой, лет двадцати трех — двадцати четырех.

Партийный билет Варвара случайно оставила дома. Пришлось подать трудовую книжку: единственный документ, который подтверждал, кто она и откуда.

Милиционер повертел ее в руках, протянул обратно.

— Позвоните по телефону, но вряд ли вас пустят. Этот документ недействителен. В нем нет ни фотокарточки, ни печати…

— В колхозе нет паспортов, — старалась убедить его Варвара.

— Гражданка, отойдите! Стоять здесь не положено.

«Машина, а не человек, — с досадой подумала Варвара, — наладил одно: «не положено…»

Она позвонила в приемную первого секретаря. Ей ответили, что Алексей Владимирович занят, и посоветовали обратиться к заведующему сельхозотделом.

«Кроме, как к Филину, больше ни к кому не пойду». Она решительно вышла на улицу, устало опустилась на горячие ступеньки подъезда. Солнце нещадно жгло спину, припекало затылок. Душный запах разгоряченного асфальта дурманил голову, клонил ко сну. Чтобы не задремать, Варвара таращила глаза на ажурную металлическую изгородь, тянувшуюся вдоль парка, к которой жалось приземистое старинное здание обкома. Раскидистые вязы мохнатыми ветвями дотягивались до балконов, касались лепных карнизов и подоконников. Из раскрытых окон дома доносились резкие телефонные звонки, приглушенный людской говор.