Николай Лохматов - Булатов курган

— А зачем же мало? Мы все силы вкладываем. Значит, и требовать вправе. Надоело в батраках ходить.

— Это как же понимать, Варвара Сергеевна? — Филин налег грудью на стол.

Тишина в кабинете располагала к спокойному разговору. А она уже не могла сдержаться.

— Это так надо понимать, товарищ секретарь! Вот живет человек, трудится, а разум твой во внимание не принимается. Руки — это да! Они для работы и для голосования еще нужны. А у нас считают, что четыре-пять умов на район достаточно.

— Кто это считает? — неодобрительно спросил Филин.

— Наш секретарь Строев.

— Так и сказал, что ваш разум не нужен?

— Слов не говорил, а действия такие. Ни разу не спросил: что вы думаете? Как хотите посеять? Какой севооборот лучше? А что нам делать, если разум накопился у всех? Столько лет Советской власти! Все до единого учились. Газета в каждом доме, книги. И дело одно. Твое дело, с которым и родился и живешь. Как же можно по-батрацки жить? Никто не согласится с этим.

Алешин взглянул на секретаря обкома. Глаза его стали задумчивыми, даже грустными.

Варвара подробно рассказала о делах в колхозе, о том, как Земнов отказался распахивать клевер, как настоял на создании севооборотов, как посеял свеклу…

— Пора нам самим распоряжаться своей землей, — доказывала она. — А мы ждем, что нам прикажут сеять. Разве мы не знаем, что лучше на том или другом поле растет?

Секретарь положил на руки голову, задумался. А Варвара говорила и говорила. Она жаловалась, что Строев верит только постановлениям сверху. Бумажка есть? Выполняйте. Инициативу колхозников глушит. Приучает их к мелкой опеке, к боязни самостоятельно, без указания района пошевелить мозгами. И не поэтому ли не только в «Волне», но и в других колхозах все делается с оглядкой. Председатели из руководителей превратились в безголосых исполнителей, которые без знака свыше не посмеют пошевелить пальцем.

Разговор затянулся. Варвара горячилась. В оценках методов работы Строева и Горбылева была сурова, неуступчива.

Филин прищуренными глазами посмотрел на Алешина.

— Район сложный. Придется вам, Павел Степанович, во всем хорошенько разобраться самому.

Большие кабинетные часы начали отбивать полночь. Секретарь обкома прошел к двери, вызвал помощника.

— Возьмите мою машину и отвезите Варвару Сергеевну в гостиницу. Только пусть подберут номер какой получше. Скажите, я просил.

Тихо шурша по гладкому асфальту колесами, машина петляла по затемненным улицам. Покачиваясь на мягком сиденье, Варвара все еще была под впечатлением только что состоявшейся встречи с Филиным. В ее ушах звучал его мягкий, участливый голос. Появилось вдруг желание, чтобы именно сейчас ее увидел краснощекий милиционер. До рези в глазах она всматривалась в ветровое стекло, но кругом было безлюдно. Город спал.

Нюська стояла посреди конторы, вызывающе поглядывая на склонившегося над столом Горбылева. Она ждала, что вот сейчас председатель поднимет голову, закричит на нее, затопает ногами, как это было в прошлый раз, когда она отказалась бросить звено и пойти подвозить к трактору воду.

Но Горбылев молчал. Брови его хмурились, глаза безучастно блуждали по разложенным бумагам. Казалось, он был далеко. Только иногда бросал взгляд на маленькую, щуплую Нюську.

«Пигалица, — размышлял Горбылев. — Плюнь и утонет, а туда же, бунтовать… Вот взять бы да пробрать… Тогда бы позабыла, как ерундой заниматься». Молчал, не решался. Нрав у Нюськи горячий, язык ядовитый. Начнет чистить, только держись, не остановишь. Возьмет еще и прибаутку прилепит, как это было на отчетно-выборном собрании. Все высказывались правильно, критиковали в меру, как положено. А она, только лишь зашел разговор, мало, дескать, председатель советуется с людьми, многие вопросы решает сам, без участия правления, вдруг шагнула к президиуму, подбоченилась, тряхнула головой и, точно на гулянке, притоптывая ногами, пропела:

Грохнули аплодисменты, по рядам прошел смешок, а на Горбылева словно глыба обрушилась. Он даже подскочил. Подвела девка, да еще при ком, при районном начальстве!.. С тех пор побаивался он затрагивать Нюську. Чего доброго, еще выбросит какую-нибудь ерунду, позора не оберешься. Вот сейчас и ломал он голову: с чего бы начать разговор?

В конторе было тихо. Терехова уехала в город. Не заглядывали сюда и колхозники. Шла прополка капусты. Люди с утра до вечера находились в поле. Только в углу на табуретке одиноко сидел старик Цыплаков. Одет он был не по сезону: в черненом, с вывернутыми бортами полушубке, в серых, с загнутыми носами валенках. «Может, так надо по-баптистски?» — поглядывая на него, думала Нюська.

Денис Прохорович сидел смирненько, сложив на коленях руки. Еще не потерявшие живого блеска глаза его останавливались то на Горбылеве, то на Нюське. Он добродушно улыбался в бороду, словно хотел сказать: «Ну что же вы молчите, начинайте, а я послушаю…»

— Сидит, как сыч, — недовольно прошептала Нюська. — Любопытен больно.

Ей вспомнилось, как прошлый год, когда она поднимала на Высоком поле пары, трактор вдруг зачихал и заглох. Напевая песенку, она начала прочищать фильтры. Позади послышались неторопливые шаги. Обернулась — перед ней стоял Цыплаков.

— Вижу, сестрица, душа песни просит, — участливым голосом проговорил он.

— Чего же плакать мне? Чай, не в поле обсевок. Эх!.. — Она топнула ногой и, озорно играя глазами, пропела:

Старик еще больше заулыбался, закивал учтиво головой.

— Даровал тебя, сестрица, бог голосом. Хочешь петь — приходи к нам на собрание, там ох и голоса подбираются.

— Ты что, дед, монахиней меня хочешь сделать? Я жизнь люблю…

— Верить тебя никто не заставит, — настаивал Цыплаков. — У нас не принуждают. Просто приди так, послушай, может, понравится.

— Нет, дед, не понравится. Ищи других, а мне пахать надо!

Горбылев, точно очнувшись от глубокого сна, потер лицо ладонями, закурил. Пелена табачного дыма, качаясь в воздухе, потянулась к Нюське, окутала ее голову и, вытянувшись в сизоватую прозрачную ленту, извиваясь, ныряла в открытое окно. Нюська недовольно морщилась, отгоняла от себя дым руками. «Чего тянет?.. — мысленно возмущалась она. — В молчанку, что ли, задумал играть?..» Ей не терпелось скорей закончить неприятный разговор, по которому ее вызвали в контору. Дома ждало много дел. Мать она отпустила в гости в другую деревню, отец помощник был плохой. С утра до ночи где-то бродит. Прибежит, перекусит наскоро, и снова нет его.