Николай Лохматов - Булатов курган

Горбылев зевнул, потрогал усы.

— Ты что это, Нюсь, ерунду удумала? — Голос его прозвучал мягко, дружелюбно.

Нюське даже показалось, что Горбылев вызвал ее не ругать, а поговорить по душам. От неожиданности она застенчиво опустила голову, и те слова, которые собралась еще по дороге высказать ему, сразу вылетели из памяти.

— Говори. Что же молчишь?

— Нечего.

— Как же так?

— Очень просто, телята язык отжевали, — сорвалось у Нюськи. Румянец разлился по щекам. Она застеснялась своего неумело брошенного слова.

— Жаль! — покачал головой Горбылев. — Я думал, придешь расскажешь, что нового…

Она наконец подняла голову, вопросительно взглянула в лицо.

— Что рассказывать, Егор Потапович? Ты и так все знаешь.

— Возможно, и не все! — В глазах его блеснул недобрый огонек.

Нюська насторожилась.

— Ты, если не изменяет память, комсомолка?

— Ну и что из этого?

— Как же так что? Разве не знаешь, комсомолка должна пример показывать, а ты ерундой занимаешься!..

Нюська заупрямилась, кольнула его черными зрачками.

— Разве я не показываю?

— Я и говорю, показываешь. Только дурной пример. Глядя на тебя, и другие не захотят в поле ходить.

— Правильно сделают. Черт на попа не работник.

— Вижу, востра на язык. Только думаешь ли ты, что мелешь? — У Горбылева задергалась левая щека.

— А что мне думать? Я не мужнина жена. У меня не семеро на лавках. Обеспечена не сеном да водицей, а зерном-пшеницей!

— Чтоб твой язык колом стал! — Горбылев, сердито скрипнув стулом, вышел из-за стола.

— Вижу, не по сердцу мои слова. А нам ой как нравится! Кругом машины работают, а мы, бабенки, спину гнем; да еще и помалкивать заставляют.

Горбылев поморщился. «Пустит какую-нибудь новую припевку, и пойдет она гулять по бригадам. Ей что, а ты ходи красней!» А Нюська наседала:

— Всюду только и говорят о комплексной механизации. А у нас и слушать об этом не хотят. За обиду считают. Ты бы хотя спросил свою Ниловну, как вашей капусткой надрываемся.

— Разошлась, как перегретый самовар. Смотри не распаяйся, — пытался остановить ее Горбылев.

— Так и знай! На работу больше не пойду, пока не дашь трактор. Я на нем одна на ста гектарах управлюсь.

— Вон чего хочешь! Знаешь ли ты, какой урон своим сумасбродством приносишь колхозу?

— Вали с больного на здорового. Благо, есть на кого…

— Хватит! — властно крикнул Горбылев. — Мы собрались не митинговать… Иди домой и хорошенько подумай, а завтра — в поле. Не то… Не пришлось бы потом жалеть…

Нюська в упор посмотрела на председателя и, кривя лицо в злой усмешке, с расстановкой произнесла:

— Грозилась овца волка съесть, да зубы подвели! — И, взмахнув руками, она кинулась к двери.

— Ну и лиха! — покачал вслед головой Горбылев. — Откуда у нее все это берется?

— Не само по себе… — хитро прищурив глаза, отозвался из угла Цыплаков.

— Нет, до меня никак не доходит, — продолжал возмущаться Горбылев. — Все чего-то роют. Кто их только толкает на эту ерунду?

— Догадка, Егор Потапович, нужна.

— Дога-а-дка-а?.. При чем тут догадка?

— Вспомни разговор о капусте.

Брови Горбылева поползли вверх.

— Неужели Земнов?

— Кроме некому.

— Не может быть! Да и зачем ему народ баламутить?

— Стало быть, есть зачем. — Улыбка по-прежнему не сходила с лица старика.

— Н-да-а! — рассеянно протянул Горбылев. — Говоришь, есть зачем?

— Место председательское не дает покоя.

Горбылев стиснул зубы так, что на скулах забегали желваки. Припомнилась ссора с Земновым, когда они ехали на двуколке осматривать поля. Злоба захлестнула Горбылева, захотелось подойти, распахнуть дверь и броситься бежать. Но вместо этого он остановился у раскрытого окна. Улица была залита яркими потоками солнца. У реки клубились молодые вётлы, за оврагом на лужайке нежной зеленью отливала трава. Ветерок доносил тонкий запах цветов. Горбылев тяжело дышал и думал: а не послать ли всё куда подальше?.. Что ему в этом председательском месте?

В кабинет больше никто не входил. Алешин поднялся из-за обитого зеленым сукном стола и, разминая отекшие от долгого сидения ноги, зашагал по ковровой дорожке. Вот уже около недели он знакомился с аппаратом райкома, с руководителями местных организаций. Каждый из них приносил с собой пухлый портфель или толстую папку, набитую деловыми бумагами. Прежде чем начать разговор, на стол вытаскивались различные справки, отчеты, сметы. В ушах звучали скучные, ничего не говорящие слова: «лимиты», «центнеры», «тонны», «гектары».

— Цифры и цифры, — думал вслух Алешин. — А где же люди?..

Он распахнул балконную дверь. В кабинет ворвался разноголосый весенний шум. Алешина потянуло в поле, к людям. Он облокотился на перила. Перед ним во всю свою ширь распахнулась площадь. По краям кое-где курчавились кусты акаций, в центре и по бокам тянулось к солнцу несколько молодых тополей. Здесь, вероятно, когда-то пытались заложить городской парк, но так и не довели дело до конца.

Площадь пересекали тропинки. Для более удобного прохода штакетник в нескольких местах кто-то выломал. К площади стекались улицы. Почти все они начинались приземистыми каменными строениями, которые остались еще со времен купечества. В них размещались магазины, столовая, парикмахерская. У телеграфных столбов стояли на привязи лошади, подъезжали и уезжали грузовики, суетились люди.

Против райкомовского здания, словно в насмешку, стоял недостроенный Дом культуры: низкий, неуклюжий, с двумя уродливыми колоннами у входа, с непомерно широкими, приплюснутыми окнами. Такие здания Алешин видел и в других районах. Все они почему-то остались недостроенными. «Попался бы мне сейчас этот архитектор, — подумал он. — Трудно пришлось бы ему!..»

От площади — спуск к Оке. За ней, на обрывистом берегу, окруженный толстой кирпичной стеной, монастырь. Его купола, казалось, устремились в бесконечную синеву. Алешину чудилось, будто это сказочный корабль плыл ему навстречу из далекого прошлого. Ему стало не по себе. Вспомнился большой город, кабинет, где он долгие годы работал заведующим отделом обкома. Парк перед окном. Светлая, уютная квартира с удобствами. И вот — в районе. Он и раньше приезжал сюда в командировку, но ничего худого не замечал. Сейчас Алешин словно впервые увидел этот захолустный городок, с его убогими постройками. «Вот у кого надо учиться строить», — все еще не отрывая взгляда от монастыря, размышлял он.

Ход его раздумий прервал стук тяжелых шагов в приемной. Дверь распахнулась, у порога застыл широкоплечий, коренастый человек с крупным скуластым лицом.

— К вам можно? — глуховатым голосом спросил он.

Алешин зашел в кабинет, предложил: