Николай Лохматов - Булатов курган

— Что не берешь? — словно из-под земли, услышала она голос почтальона. — Бери, бери, я пошутил… Горевать теперь, Варварушка, поздно. Коль с возу упало — пропало.

— Я и не горюю. А насчет замужества: люб мне Тимоша, — проглотила подступившую горечь, встряхнула головой Варвара и взяла письмо.

— Ну-ну, ваше дело. — Почтальон еще раз окинул ее сочувствующим взглядом и, поддерживая одной рукой тяжелую сумку, пошел по деревне.

Варвара поспешно сунула за пазуху конверт, шагнула к корыту с капустой.

— Дай-ка, мама, я порублю, а ты отдохни пока. Уморилась небось, — стараясь казаться веселой, громко сказала она и быстрыми движениями сечки начала сокрушать белые, как снег, кочаны.

Мать, сложив на груди руки, присела на лавку.

— Господи, что будет-то? — молитвенно зашептала она.

— Да ничего, подумаешь! — отозвалась Варвара. — Что было, то прошло.

Кочаны от сильных ударов сечкой распадались, хрустели. Из корыта под ноги сыпались мелкие капустные квадратики, скользили под сапогами.

— Погоди-ка, — остановила ее мать, — зачем зря силы тратишь да добро портишь?

— Вот хорошо, что напомнила, — вдруг спохватилась Варвара. — Мне пора. Тимоша скоро приедет. — И, не попрощавшись, она пошла к лесу.

Цепляясь за верхушки деревьев, бежали взъерошенные ветром мутные облака. Моросил дождь. Мелкие капли ударяли в лицо, точно старались преградить дорогу. А в ушах все звучало: «Не поверила! Не дождалась!» У опушки Варвара приостановилась, разорвала конверт. Кондрат писал: на границе их отряд столкнулся с басмачами. Силы оказались неравными. Товарищи его погибли, а сам он чудом спасся за барханами. Там его, истекающего кровью, случайно нашел туркмен пастух. Он увез раненого с собой на стойбище, сам ухаживал за ним и лечил. Плох был Кондрат, но не забывал о ней, Варваре. Хозяин говорил, что он в бреду часто повторял ее имя. «Я по-прежнему, а может, даже и сильнее люблю тебя. Жду не дождусь нашей встречи…»

Не дочитав письма, Варвара сорвалась с места, словно кто толкнул ее, быстро пошла по лесу. Кругом было тихо. Только в ветвях деревьев монотонно шумел надоедливый осенний дождь, да иногда на ветру поскрипывали осины. Пахло мокрой корой и мохом. Она ничего не замечала. В мыслях было только одно: Кондрат. Как она хотела по-прежнему быть с ним, только с ним…

Ветви деревьев хлестали по лицу, но Варвара не чувствовала боли. Она торопилась, будто хотела уйти от своего горя. С кем она могла поделиться? Кто бы ей посочувствовал? Сама во всем виновата.

Домой она вернулась в сумерки. Тимофей встретил ее на крыльце.

— С кем шлялась? — хмуро спросил он.

— У матери была, Тимоша.

— Ходил к ней. Говорит, давно ушла. Два часа сижу, а ты где-то блудишь… — Лицо его побагровело.

Варвара побелела. Ее будто обдало родниковой водой.

— Не имеешь права так говорить! — крикнула она звонко и вызывающе шагнула к нему. — Не прежнее время.

Тимофей схватил ее за воротник и размахнулся. Варвара отлетела к печке, ударилась головой и опустилась на пол. А наутро она не поднялась. Не встала и на второй, и на третий день…

К вечеру затянуло тонким ледком лужи, затвердела, закоржевела дорога. Утром, соскочив с кровати, Варвара босиком, в одной рубашке бросилась к окну. Лес словно обновился, повеселел. Снег сгибал ветки деревьев, покрывал стог сена у двора и крышу сарая.

— Зима, — прошептала Варвара. Ей особенно стало весело. Громко смеясь, она бросилась в постель и начала тормошить мужа.

— Уйди ты, шальная, — незлобливо проворчал Тимофей. — Сон не дала досмотреть.

— Вставай, в лесу-то что творится!..

Тимофей, почесываясь, спустил с кровати ноги, прищурился от яркого света. Варвара схватила лежащие на табуретке брюки, рубашку, бросила ему.

— Одевайся… Я пока пойло корове отнесу.

Взошло солнце. Лес сразу ожил множеством красок. Заискрились, засверкали на хвое снежинки, вспыхнули огнем еще не успевшие опасть листья на дубах. На белом полотнище каплями крови выступили гроздья рябины.

Дергая крюком из стога сено, Варвара почувствовала: заломило поясницу, засосало под ложечкой, к горлу подступила тошнота. Это с ней уже случалось. Она догадывалась: должен быть ребенок.

— Тимоше надо сказать, — разгибая спину, прошептала Варвара. — Вот обрадуется! — Лицо ее оживилось в улыбке.

Она отнесла корове охапку сена, вошла в избу. Тимофей уже сидел на поваленной табуретке возле лавки, подшивая валенки.

— Затапливай печь да готовь завтрак, — бросил он, крепко затягивая дратвой подошву.

— Проголодался?

— Идти надо. Там лес сводят. Недосмотришь, сам черт потом не разберет.

— Опять уходишь? — огорченно проговорила Варвара.

— Ненадолго, к обеду вернусь. — Взглянув в ее сторону, он спросил: — Скучаешь разве?

— Ради воскресенья порадовать тебя хотела.

Тимофей отложил шило, всем корпусом повернулся к жене.

— Что такое?

— Скоро у тебя, Тимоша, наследник будет.

— Сын? — удивился он.

— Постараюсь сына.

— Что же тут хорошего? — Лицо его потемнело. — Находилась к матери? Я так и чуял.

— Твой он, Тимоша…

— Опять виноват. — Он отбросил неподшитый валенок, поднялся с поваленной табуретки. Вокруг его губ пролегли белые складки. — Думаешь, дурака нашла. К кому в деревню бегала? Другого завела, а с этим еще не кончила. — Лесник метнулся к настенному шкафу, выхватил письмо Кондрата. — Это что? Молчишь? Ишь ты, наследником хотела обрадовать!

Варвара схватила пальто и бросилась к двери. К горлу подкатился душный ком, перехватывал дыхание. Ею владела одна только мысль: бежать, бежать, чтобы больше никогда не видеть ни его, ни этого постылого дома.

Он догнал ее у дороги, толкнул…

Варвара не помнила, как привезли в больницу, как тело обернули прохладными мокрыми простынями. Кто-то сходил за ее матерью. В палате шептали о выкидыше. Только позднее поняла, что разговор шел о ней.

Тимофей проведать ее не приходил. А когда она выписалась из больницы, узнала: ушел на финский фронт. Больше не вернулся.

Из армии Кондрат вернулся в сенокос. Не отдыхая, вместе с мужиками на другой же день пошел на луга. Он косил траву, возил сено, стоговал. Варвара его встретила случайно. Шла от колодца с водой, а он прямо к ней вывернулся из проулка.

Кондрат ей показался еще выше и шире в плечах. Скулы обветрились. На щеках и подбородке пробивалась черная щетина. Только глаза остались по-прежнему глубокими, темными, по-детски чистыми.

— Здравствуй, Кондрат! Что не заходишь? — тихо спросила она, опустив на тропу переполненные ведра.

— Некогда. Да и незачем! — коротко отозвался он, не останавливаясь.

Варвара подхватила ведра, заспешила. Услышав за спиной торопливые шаги, Кондрат остановился.