Николай Лохматов - Булатов курган

— Так и сказать мне нечего? — Голос ее дрогнул.

Кондрат пожал плечами.

— Вроде этого. Ты же знаешь!.. — Он в упор взглянул на Варвару. В глазах стыл упрек.

Она ощутила, как по ее спине прошел холодок. В голосе послышалось раскаяние:

— Прости меня, Кондрат. Нескладно получилось… — Она хотела пожаловаться ему, как взял ее Тимофей силой, как избивал потом, как часто вспоминала своего Кондрата. Но не смогла. Да ни к чему это было.

— Разрезанное яблоко не прилепишь, — словно сквозь сон, услышала она его голос. — Тебе, Варя, дана жизнь и распоряжайся ею, как знаешь. Я тут ни при чем.

Варвара поняла, что разговор их ни к чему не приведет. Она подняла ведра и, разбрызгивая воду, медленно раскачиваясь, пошла к избе.

…Во дворе хрипло заголосил петух. Захрюкал разбуженный поросенок. Гулко стукнулась о стену рогами корова. Зачавкала под ее ногами грязь.

«Опять налило полный двор, — с досадой подумала Варвара. — Все отживает, валится. Заново перебирать надо, а леса не припасла. Да и кто возьмется за это? К Федору пойти, так в поросенка обойдется. А жить чем?»

Воспоминания отхлынули. Перед ней во всех своих неудобствах встала сегодняшняя жизнь. Варвара отбросила одеяло, подошла к окну. Ночь стояла тихая, морозная. За деревней смутно дыбился Булатов курган. Звезды над ним светились ярко, будто это были вовсе не звезды, а огоньки заречных селений. И у каждого из этих огоньков своя судьба, свое время гореть и гаснуть…

Ночь прошла беспокойно. Горбылеву снилось, будто попал в колодец и никак не может выбраться.

«После такой взбучки и черт с хвостом покажется», — подумал он, припоминая последнюю встречу со вторым секретарем райкома партии Строевым. Разговор был долгим и трудным. Егор Потапович всегда считал, что Строев стоит за него горой. Не раз он защищал его от нападок, часто ставил в пример другим. А тут, как узнал, что в «Волне» еще не все готово к севу, будто подкупили его: нагрозил, накричал, хоть виноват-то в этом он сам.

Осенью, чтобы сверстать план закупок хлеба по району, Строев настоял, и Егор Потапович сдал подчистую все семена. Как ни выкручивался Горбылев, все равно пришлось отвезти. Семена были чистые, крупные, зернышко к зернышку. А какие получил взамен: мелкие, мусорные. И этим обрадовался Егор Потапович, могли бы совсем не дать.

«Каждый требует, а ты тянись, как былинка», — Горбылев встал с постели, босиком по холодному полу зашлепал к окну.

Светало. У дороги четко проступали контуры вётел. Белели стены свежерубленых изб. В стороне от деревни неясно горбился скотный двор. Егор Потапович невольно представил себе длинный покосившийся сарай. Соломенная крыша почернела, сгнила и напоминала рваное решето. Сквозняки гоняли по стойлам мякину, завывали в застрехах.

«Бельмо на глазу. — К глазам Горбылева протянулись морщинки. — С годок бы еще постоял, а то ерунда на постном масле получается. — Тревога стеснила грудь. — Тяжка председательская доля, — размышлял Горбылев, натягивая сапоги. — Обо всем заботься, за все в ответе!»

Во сне забормотала жена. Он бесшумно подошел к постели, прикрыл одеялом матовое плечо, коснулся пальцами темных волос, ручейками растекающихся по ослепительно белой наволочке.

«Пусть поспит. Рано еще!»

В избе было тихо, только на стенке мерно отстукивали часы. Чтобы не шуметь, Горбылев на носках пошел к двери. Нащупав в кармане записку, потянулся к окну. Вчера ее передала бухгалтерша Терехова. В полумраке прочитал знакомые каракули. Варвара Кравцова просила в счет аванса выдать двадцать пять рублей. «Аванс!.. — усмехнулся Горбылев. — Знает, касса пуста, а пишет… Эх! Обнищал ты, Егор Потапович». Чтобы отвлечь себя от невеселых дум, он пытался представить себе Варвару, ее добрые серые глаза. Припомнилась прошлогодняя ссора из-за семян. Тогда он был не совсем прав, но она оказалась с характером, добилась своего. «Такую не переломишь». — Сердце его учащенно забилось.

Стоя посреди избы, Горбылев старался припомнить, с каких пор начал думать о Варваре.

Зимой они вместе возвращались из города. В санях сидели рядом. После заметей дорога была неровная. Сани кренились с боку на бок. Седоки поочередно наваливались друг на друга. Егор Потапович ощущал крепость тела своей соседки, угадывая ее нерастраченную женскую силу. Варвара, играя ямочками на щеках, рассказывала смешные истории из жизни односельчан. Он от души хохотал, от случая к случаю вставлял меткие словечки.

На крутом повороте сани накренились. Оба очутились в сугробе. Первой вскочила Варвара. Легкая, веселая, бросилась догонять лошадь.

С этого дня в душе Горбылева началась сумятица. Он невольно стал сравнивать ее со своей женой. Ему казалось, что Марья Ниловна охладела к нему, стала будничной. «Варвара, наверное, другая…» — размышлял он.

Егору Потаповичу хотелось узнать: думает ли Кравцова о нем? Стал присматриваться. Держалась она со всеми одинаково просто, не выделяла его среди других. Правда, говорили, будто у нее какие-то особые отношения с Земновым. Вот уже который год Горбылев председательствовал в «Волне» и никогда не замечал, чтобы Варвара отдавала своему соседу какое-то предпочтение. «Мало ли чего болтают». Но, вспомнив ледоход, понял: слухи имеют под собой почву. Еще неведомое ему чувство ревности обожгло грудь.

С опаской взглянув на жену, Егор Потапович шагнул к вешалке. На изгороди палисадника перед окном забил крыльями петух. Словно уличенный в обмане, Горбылев вздрогнул. У печки свалил на пол пустое ведро.

— Чтоб ты сдох, бродяга! — выругался он на петуха.

Постель скрипнула. Зевая, Марья Ниловна приоткрыла глаза.

— Мертвого поднимешь… — прохрипела она спросонья.

— Петух, черт его подери…

— Говорила вчера, закрой подворотню, не послушал. Теперь не даст покоя.

Егор Потапович натянул на плечи пиджак, сорвал с гвоздя шапку.

— Куда в такую рань? Всю ночь ворочался, бока протолкал…

— Надо, Маша, надо…

— Извелся от забот, а толку…

— Хватит ворчать, спи.

Марья Ниловна натянула на себя одеяло, отвернулась к стенке.

Мгла все больше отступала. Рассвет напористо проникал в избу. Явственно проступало чело русской печи, потемневшие от времени бревна стены.

— Спрашивать будут — в правлении…

— Завтракать — послов не жди!

Мороз перехватил горлышки говорливых ручейков, высушил на дорогах лужицы. Ежась, Горбылев сошел со ступенек крыльца. На изгородь палисадника снова взлетел красный петух и, вытянув шею, приготовился запеть.

— Кши, чертово племя! Голову отрублю!..

У конторы Горбылева поджидал Ивин. Высокий, худощавый, с багровым шрамом на левой щеке, парторг зябко кутался в поношенное пальто с поднятым черным цигейковым воротником.