Николай Лохматов - Булатов курган

— Что горбишься, вояка? — бросил Горбылев, открывая контору. — Глянешь на тебя, дрожь начинает брать.

— Весна-красна, а грызется, как волчица. — Ивин потер уши, крякнул: — В жилах кровь стынет. Помню, дело было под Юхновом…

— Больно кровь у тебя благородна!.. — усмехнулся Горбылев.

Парторг обиженно опустил голову.

— Вот всегда так. Тебе серьезно, а ты черт-те что…

Они зашли в контору. Горбылев по своему обычаю сел за письменный стол, с деловым видом взял карандаш.

Ивин опустился на скрипучую табуретку, откинул на плечи непокорный воротник, обнажив косо подстриженные седые виски.

— Ну, что будем делать, секретарь? Скот вот-вот дохнуть начнет. С кормами ерунда получается.

— К соседям надо ехать. Может, тонну-другую до сенокоса одолжат? Я помню, так было…

— К Плахову?! — Горбылев, словно от внутреннего толчка, выпрямился.

— Ишь разобрало как! Когда жареный петух клюнет, не до старых счетов. Помню, вот так же под Калугой, с нашим командиром взвода…

Но Горбылев не слушал его. Черкая по стеклу карандашом, он мучительно искал выхода. Сейчас он был готов на все, лишь бы не обращаться к соседям.

К Плахову Горбылев относился с неприязнью еще с того времени, когда тот был председателем райисполкома.

Недоверчивый, придирчивый Плахов мог не посчитаться не только с ним, руководителем маленького колхоза, но даже с первым секретарем райкома. Нередко он заводил с ним споры, расходился в решении принципиальных вопросов. Зачастую тормозил дело, заставлял настораживаться и всех членов бюро. Однажды по его настоянию Горбылеву объявили выговор. В колхозе так же было плохо с кормами, а купить не на что. Горбылев решил временно прекратить сдачу молока государству. Набил масла и продал на рынке. Думал, не заметят. Но мимо Плахова это не прошло.

Горбылев радовался, когда по рекомендации райкома партии Плахова избрали председателем отстающего колхоза «Прилив», усадьба которого была расположена по ту сторону Оки.

Новый председатель повел хозяйство круто. Начал повышаться трудодень. Поднялись добротные постройки. В коровнике и свинарнике появился породистый скот…

В окно заглянуло солнце, проложило широкую дорожку по столу. Горбылев осторожно, словно боясь обжечься, коснулся ладонью стекла.

— Пригревает, — радостно взглянул он на секретаря. — Глядишь, Афанасий Иванович, с божьей помощью обойдемся.

— Вряд ли!.. — послышался голос от двери.

Оба обернулись. У порога, опершись о косяк, стоял Кондрат.

— Пока заморозки, на траву не рассчитывайте, — продолжал он свою мысль. — Надо искать другой выход.

— Выход, выход, а какой?.. Молчишь. Ерунда это! — недовольно проворчал Горбылев.

— Надо собрать открытое партийное собрание, посоветоваться с народом. Сообща подумаем. — Кондрат шагнул к столу. Под его ногами скрипнули половицы. — Может, и к соседям не надо обращаться. Захотят колхозники — поделятся излишками.

— Занимать у народа? Да кто нам разрешит?

— Народа, Егор Потапович, чураться нельзя! — меряя из угла в угол председательский кабинет, продолжал Кондрат. — Скот общий. Миром спасать надо.

— Представляю, как будут думать о нас. — Горбылев покачал головой. — Вы, скажут, не руководители, а ерунда на постном масле, коли последнее отбираете.

На усталые светлые глаза Ивина надвинулись рыжие взлохмаченные брови. Резче обозначились морщинки на лбу.

— Не разрешат нам и открытого собрания, — наконец проговорил он.

— У кого мы должны спрашивать? — взглянул на него Кондрат. — Здесь нарушения Устава нет.

— Без райкома допустить не могу, — заупрямился секретарь. — Это сугубо партийное дело… Узнает Строев, не поздоровится.

— Боишься? — усмехнулся Кондрат. — Тогда, как твой заместитель, беру ответственность на себя.

— Ну, хватит, петухи! — оборвал их Горбылев. — Тут серьезное дело, а вы чепухой занялись.

Шрам на лице Ивина побагровел. Парторг скрипнул табуреткой, отвернулся к окну. Солнце поблескивало в зеркальцах лужиц, разбудило ручьи.

Под пальцами Тереховой бойко бегали костяшки счет. Горбылев любил знакомый перестук. Каждый удар для него не просто звук, а трудодни, вспаханные гектары, полученные тонны… Все то, чем живет он, живут другие люди его колхоза.

Склонясь над столом, Горбылев на этот раз вел свои расчеты: сколько потребуется корма, чтобы спасти скот? В кабинет бесшумно вошел кладовщик Тихон Цыплаков.

— Ну что? — Горбылев взглянул на него исподлобья.

Тихон переминался с ноги на ногу, заморгал.

— По делу, что ли? — повторил вопрос председатель.

— Да просто так, — промямлил Цыплаков, облизывая губы. И вдруг, приблизившись к столу, зашептал: — Дома-то нет никого, я к тебе, Егор Потапович. Хозяйка как-то говорила, мука у нее вышла, свинью кормить нечем. Учти, я там, во дворе, три мешка свалил. Не бойся, солому подостлал.

Горбылев торопливо коснулся усов, поднял голову. Глаза его недобро заблестели.

— Ты что?! — хрипло проговорил он.

Тихон поднес к губам палец, кивнул в сторону, откуда отчетливо доносился перестук костяшек.

— Ишь ты, понимаешь, что к чему! — Горбылев поднялся. — Да я за эти штучки так упеку, домой не вернешься!.. Чтобы сию же минуту забрал муку. Ну!..

Цыплаков попятился к двери.

— Понимаю, не в настроении, — скорее прошептал, чем проговорил он. — Слыхал, мужики говорили, будто Земнов в начальство идет. Норовист, черт, смотри в оба…

— Уйди, слизняк! — Горбылев, отбросив стул, вышел из-за стола.

Тихон попятился к двери, исчез.

Перестук костяшек Горбылева уже не успокаивал, а раздражал. Несмотря на яркость солнца, все показалось ему угрюмым: с набухшими почками ветлы, и убегающее за крутоярье сверкающее полотно реки, и синеющий за излукой лес. Его сейчас не радовали ни перекличка скворцов на вётлах, ни хлопотливый перезвон ручьев. Звучали лишь в ушах слова кладовщика: «Норовист, черт, смотри в оба».

Когда Горбылев вошел во двор дома, кто-то захлопал, словно радуясь его неудаче. Он невольно обернулся. На изгороди, торжественно приподняв крылья, стоял петух. В солнечных лучах атласные перья его будто горели. Раскрыв клюв, он победно загорланил.

— Вот я тебе, шарлатан!.. — Егор Потапович выхватил из ступы топор, бросился к изгороди.

Петух, взмахнув крыльями, заорал, метнулся по двору. Взбудоражились куры.

Из сеней вышла Марья Ниловна.

— Ты что, спятил? — крикнула она.

Увидев жену, Горбылев бросил топор и, тронув пальцем усы, угрожающе предупредил:

— Еще раз попросишь что у Дудкина… — кивнул он в сторону Выселок, — пеняй тогда на себя.

И, не входя в избу, торопливо пошел в конюшню. Там, вкусно похрупывая овсом, ждал запряженный Ребровым Вороной.