Григорий Луч - И мы солдаты...

— Ты почему же убежал? — догоняет меня бригадир. — Вот кого рисовать надо. Изобрази дочку с матерью, как за ними колосья бегут. Ну, и баба эта Лизук! Ленивая, нерадивая, а уж языкастая!

— Не буду я рисовать, — говорю. Бригадир от удивления споткнулся:

— Это почему же? Что за капризы?

— Не буду, и все.

— Объясни, Ванек, почему? Ты же никогда не отказывался, — недоумевает бригадир.

— Ногу зашиб, болит очень, — бормочу я и, прихрамывая, иду через все поле к своему участку.

К вечеру появилась газета. Бригадир сам нарисовал нерадивых колхозниц. Впереди всех красовалась Танина мать. Газета ходила по рукам. Все хохотали, а «потерпевшие» стыдливо отводили глаза в сторону.

Тетя Лизук бушевала.

— Это что же делается? — потрясала она кулаками. — Мой тоже на войне, зачем смеетесь над солдаткой? Это ты все, шпингалет! Вот я тебе покажу картинки рисовать!

— Тетя Лизук, честное слово, не я, — говорю чуть не плача.

— Ты, ты, больше некому! Знать тебя не хочу!

— Я сам рисовал, — вмешивается бригадир. — Ванек трусом оказался. Вот уж не думал!

Я позорно прячусь за копну, бригадир прав — струсил я, Тани побоялся.

— Дед Макар идет! — крикнул кто-то.

Дед Макар — деревенский почтальон. Сейчас он самый главный, самый долгожданный гость в каждой избе. Ребята окружают деда Макара.

— Нам есть?

— А нам?

— А нам?

— А нам?

Дед Макар медленно — так кажется всем — вынимает из своей большой кожаной сумки солдатские треугольники.

— Это не вам, а это…

Сегодня счастливыми оказались бабка Мархва, Санька Петров и тетя Лизук. Остальные смотрят на них с затаенной завистью. Мама тихо говорит:

— Опять нет… Что же это такое?

Федя тоже тут. Он почти насильно уводит маму.

Дед Макар как-то странно посмотрел на брата и на меня. Может, мне просто показалось? А вдруг папа ранен? Лежит в госпитале, а дед Макар с Федей скрывают это от мамы?

Мы снова принимаемся за работу.

— Федь, а ты правда ничего не знаешь про папу? — шепчу я брату.

Федя вздрагивает и молчит.

— Федь, — пристаю, — скажи мне, Федь. Может, папе в госпиталь посылку надо послать, чтобы скорей поправился.

Брат сосредоточенно работает, словно не слышит моих слов.

От Длинного поля до деревни четыре километра. С дальних полей урожай убрали раньше. Остались поля вокруг леса и деревни. И все, кто может держать серп, — в поле.

С полудня стал накрапывать дождик, к вечеру расшумелся вовсю. Бежим домой, сегодня рабочий день короткий, можно поиграть вволю. В избе хорошо, прохладно. Мама принесла от соседки пахтанье, мы с Федей стоим у окна. Сейчас все сядем за стол ужинать. Неожиданно брат говорит хриплым, чужим голосом:

— Мама, а если папа не вернется с фронта?

Мама застывает у порога.

— Что ты, сынок? Почему не вернется?

— Погиб папа, — шепчут Федькины побелевшие губы.

Горшок выскальзывает из рук мамы. Пахтанье разлилось по полу. А мы застыли, не в силах поверить тому, что сказал Федя.

Мама хочет что-то выговорить, спросить, но не выдерживает и бросается к брату.

— Я так и знала, так и знала, — кричит она и плачет во весь голос.

Федя вытаскивает из кармана смятую бумагу и молча протягивает маме.

— Позавчера еще пришло…

Мама и Федя стоят обнявшись и оба плачут. Я изо всех сил стараюсь перекричать их.

— Мама! Послушай! Но ведь яйцо-то не разбилось!

Я прижимаюсь к ним, самым моим близким и любимым, и кричу, кричу про яйцо, которое не разбилось.

Федор ласково разнимает мамины руки.

— Хватит, поплакали. Надо дело делать. Я пойду в военкомат, буду мстить фашистам за отца.

Мама заплакала еще горше:

— Что же ты говоришь, сынок! И тебя убьют. Ах, что же еще будет, что будет? Как все выдержать?!

…Соседи жалеют нас, но, сидя наедине с горем, сыт не будешь — надо идти в поле.

Работаем молча, мама осунулась, но держится из последних сил, не плачет, только вздыхает тяжело.

На третий день утром Федор говорит твердо, спокойно:

— Мама, я иду в военкомат.

— Но твои года еще не вышли, — неуверенно возражает мама. — Куда спешишь?

— На фронт, мстить за папу. — Федор непреклонен, и это понимаю даже я.

…Брат уходит в тот же день. В Канаш — в военкомат.

Наконец-то пришло письмо от Феди. Мама не находит себе места, пока я распечатываю его.

Письмо длинное, на двух страницах.

Мама садится у окна, опустив руки на колени, на глазах — слезы.

— Мама! — говорю с упреком. — Мама, не надо.

Письмо читаю сам — мама читает плохо, да и почерк у Федора мелкий, неразборчивый.

«Здравствуйте, дорогие мои мама и Ванек!» — начинаю я торжественно, но на второй фразе голос мой начинает дрожать, того гляди расплачусь от радости и волнения. И еще от гордости, что у меня такой брат! Настойчивый, смелый. В военкомате, как и думала мама, ему отказали. Сказали, чтобы приходил через год. Федя настаивал, доказывал, говорил, что хочет отомстить за отца. Но военком был непреклонен, советовал в деревне организовать отряд, учить молодежь военным играм.

Федор заявил: «Играть в войну — дело младшего брата, а мое — сражаться на фронте, воюют же мои ровесники в партизанских отрядах».

В общем, ушел брат из военкомата ни с чем и в тот же день укатил на товарном в Москву!

Ай да Федька, вот счастливый, Москву увидел!

Мама даже плакать перестала! Сама удивляется, что у нее такой сын.

— Виданое ли это дело, в Москву один! Пропадет, ой пропадет!

— Не бойся! Не пропал! — говорю и дальше читаю.

А дальше было так. На каждой станции вагоны солдаты проверяли, многих ссаживали, а Федька удачно спрятался — его не нашли. Так он благополучно добрался до Москвы. Объездил все вокзалы — искал поезда, которые идут на фронт. Но там к ним близко никого не подпускали. Народу кругом — тьма-тьмущая. Сутолока, беготня. Вышел Федя на улицу, прижался к стене и не знает, что же дальше-то делать. Тут к нему паренек подошел, таких же лет примерно, и одет так же, и мешок за плечами такой же, только у Феди — лапти, а паренек в ботинках. Разговорились.

— Откуда ты?

— Из Чувашии. А ты?

— Я с Украины, а где Чувашия — не знаю.

Оказалось, Петро, так звали паренька, сирота — родителей у него убили фашисты, а самого его спасли наши солдаты. Устроили в детдом и отправили за Урал в эвакуацию, но Петро по дороге сбежал и оказался в Москве. Тоже хочет на фронт или к партизанам.

Так у Феди появился друг, а вдвоем всегда легче. Как-то исхитрились они и влезли в поезд, но на первой же станции их задержали. Вместо фронта попали они в военное училище.

«Здесь у нас есть винтовки, и автоматы, и даже пулеметы. Учимся стрелять, стараемся.

Одели нас, как солдат, и кормят хорошо. Будьте здоровы. За меня не беспокойтесь. С приветом, ваш сын и брат Федор».