Григорий Луч - И мы солдаты...

Костя ушел, а девушки стали решать, как протопить клуб, где достать печку, дрова. Разговоров в тот вечер только и было, что о завтрашнем спектакле.

На следующий день едва дожидаемся конца уроков. Мчимся в клуб. Девчонки приводят в порядок маленькую сцену, протирают скамейки, подметают пол. Мальчишки чистят окна, укрепляют плакаты на стенах.

Расходимся в сумерки и сталкиваемся с Костей. У крыльца стоит полный воз хвороста — это Костя привез его из леса.

— Ребята! Как поужинаете, сразу же приходите в клуб. Будете ветви рубить, а я с фермы железную печку привезу!

Вот молодец наш Костя! Недаром взрослые говорят, что он толковый и дельный парень! И как он все успевает! Целыми днями носится с бригадиром по участкам, а вечерами забегает на посиделки — газеты читает, рассказывает обо всем, что слышал по радио. Ведь приемник-то у нас только в сельском Совете, а в клуб народ не ходит, холодно, топить нечем, печку давно уже разобрали и кирпичи увезли на ферму.

…Хворост весело потрескивает в железной печурке, постреливает золотыми искорками, в клубе тепло и уютно, совсем как до войны.

Неугомонный Илюшка то и дело выбегает на крыльцо — ждет артистов, а их все нет и нет.

Наконец слышим Илюшкин радостный голос:

— Идут, идут!

Выбегаем на улицу веселой толпой. Артисты идут пешком, а сзади тащится груженый воз. На возу «пулеметы», «автоматы», «пушки» и еще какие-то большие ящики. Интересно, а что в них?

Провожаем артистов за кулисы, переносим туда непонятные ящики и «оружие». Каждому хочется потрогать все это, толкаемся, шумим. Потом бежим в зал занимать свои законные места — на полу у сцены.

Клуб битком набит. Вся деревня собралась, пришли даже самые старенькие бабушки — всем хочется посмотреть спектакль о войне.

Костя дает третий звонок, и занавес раздвигается. На лесной поляне солдаты. Ну, конечно, наши, мы их по форме узнали. Недавно с фронта вернулся дед Гаврила, без ноги. Форма на нем точь-в-точь такая же.

Сегодня дед Гаврила пришел в клуб раньше всех. Занял место в первом ряду в уголке, тут же и костыли поставил.

А на сцене начался бой. Трещат автоматы, пулеметы, появились и немцы, у них форма другая, но мы их все равно распознали бы — такие они страшные и противные.

Как же так! Наши отступают, а немцы им вдогонку стреляют из автоматов, и огонь из стволов вылетает, как взаправду. Я даже расстроился, отвернулся. Смотрю в зал и вижу: тетя Анна, Илюшкина мать, вскочила с места — и к сцене.

— Изверги! — кричит немцам и кулаками потрясает. — Моих сыновей погубили!

Все замерли, а на сцене в это время наши солдаты из леса выскочили на немцев с пулеметом. Попадали фашисты все, до единого. А наши солдаты спрыгнули со сцены и тетю Анну под руки на свое место отвели и крепко расцеловали.

…В школе на другой день мы решили сами поставить спектакль.

— А пьесу где возьмем? — забеспокоился Лешка.

— У Кости, у него знаешь сколько книг!

— И о войне у него тоже есть?

— Есть, есть, сам видел! — вру я.

— Только я немцем не буду, — заявляет вдруг Лешка.

— Это почему же?

Лешка тут же находится:

— А если чья-нибудь мать меня побьет? Помнишь, как тетя Анна набросилась на артистов.

Кто-то фыркнул, но я сказал:

— Ничего смешного. Братья Илюшки погибли, понимать надо.

Илюшка поворачивается и уходит во двор. Я за ним. Мне хочется сказать ему что-то, утешить и от него тоже услышать слова утешения — я всегда помню папу.

После уроков мчимся к Косте.

— Мы тоже хотим в клубе пьесы играть! — выпаливаю я. — Чем мы хуже артистов! Как ты думаешь, получится у нас?

— Конечно, получится! — смеется Костя. — Молодцы, додумались. Только вот в клубе холодно.

— Мы дров из лесу привезем.

— А печка? С фермы больше не дадут. Там ягнята. И лес рубить дед Яндуш не разрешает, и так уж кругом все вырубили.

Задумываемся, но не надолго.

— А что, разве в холодном клубе играть нельзя? Народу будет много — вот и согреемся. Солдаты на фронте сутками в окопах лежат, и мы будем, как солдаты. Правда, Костя?

Костя хлопает меня по плечу.

— Дело говоришь, Ванек. Репетировать будем здесь, в сельсовете, а выступать в клубе. Вот и не замерзнем.

— Кость! А какую пьесу ты нам посоветуешь? — спрашивает Лешка.

— Сейчас и решим. Вон книг целый шкаф, что-нибудь да выберем!

…Теперь мы с Илюшкой не ходим на посиделки. Все вечера у нас заняты — репетируем пьесу о войне, только о гражданской. А через две недели у клуба висит большое объявление. Мы выступаем. Опять мы моем, чистим и убираем сцену, только артистов не ждем, артисты — мы сами.

Я чуть-чуть приоткрываю занавес — народу полно. Все хотят посмотреть на нас. А вдруг провалимся? Сердце покатилось в пятки от страха.

…Наш спектакль понравился.

После уроков идем с Василием Архиповичем в лес. Солнце припекает уже по-летнему, кое-где пробивается травка, но в лесу еще сыро, лужи не высохли, в них холодная и прозрачная вода, насквозь все видно.

— Ребята! Бекас! — кричу я и показываю на огромную лужу, там, как в озере, плещется бекас. — Как быстро плавает! Интересно, сколько километров в час дает, а?

Лешка заявляет решительно:

— Десять.

— Что ты! — не соглашаюсь я. — Тридцать, не меньше, а может, и больше. Лужа-то в ширину метров пять, а видели, как он ее переплыл!

— Вот бы лодку такую! — мечтательно говорит Илюшка.

— После войны будут, — заявляет Лешка, — и лодки, и машины, и велосипеды.

— Ох, на велосипеде бы прокатиться! И приему их не продают?

— Ты что, маленький? Война же — все заводы оружие делают, танки, самолеты, а ты велосипед захотел. Вот кончится война…

— Я читал, что птицы помогли построить самолет, — говорит Илюшка.

— Ну, я об этом давно знаю, а вот на «катюшу» поглядеть бы хоть разок! — Лешка вздыхает мечтательно. Ишь, чего захотел! Я сам бы не отказался. Федя писал мне о «катюше». Немцы уж очень ее боятся.

Вытаскиваю из кармана последнее письмо брата — мятое-перемятое, читаю вслух ребятам. Так уж повелось — все письма с фронта друг другу перечитываем.

— Почему же он не пишет, какая она, «катюша»? — недовольно ворчит Лешка.

Я объясняю:

— Военная тайна.

Откровенно говоря, я просил Федю в письме рассказать о «катюше», но он не ответил. Я даже рассердился на него — скрывает от младшего брата. Не доверяет мне, как будто не знает, что я умею молчать. Не рассказал ведь я никому про пистолет, даже маме. До сих пор обидно. Но я об этом ничего не говорю товарищам, а просто заявляю:

— После школы поступлю в военное училище. Тогда и я никому ничего не скажу.

— И я с тобой, Ванек! — говорит Лешка, мой верный друг.

К нам подходит Василий Архипович:

— Ребята, принимайтесь за дело.