Григорий Луч - И мы солдаты...

Ребята поднимаются, отряхивают с одежды прилипшие листья, переглядываются молча.

— Что застыли? Пошли вперед. Ну, показывай, Петрусь, где твой черт?

Петрусь неопределенно машет рукой в сторону оврага.

— Иди вперед, показывай, — настаивает Вася. — Хватит болтаться за чужой спиной!

Петруся опять, как вчера, забила дрожь. Он уж хотел было податься назад, но Вася схватил его за руку.

— Не-е-т, не отпустим. Иди вперед!

— Вот… Здесь, — шепотом сказал Петрусь.

Мальчишки сгрудились на одном месте.

— Ха-ха-ха! Ничего и нет! — громко засмеялся Вася. Ребята за ним.

— Слышите, вас черт дразнит. И смеется… — сказал Петрусь, прислушиваясь к эху.

— Эх, Петрусь, Петрусь, — вздохнул Вася, — ты даже этого не знаешь. Не черт смеется, а мы слышим свой же голос. Это — эхо!

— Нет, не эхо, — заупрямился Петрусь и полез в драку. Так уж принято у мальчишек: не переспорил на словах — докажи кулаками. Вдруг кто-то выдохнул:

— Смотрите, корни зашевелились.

Все смолкли. Вася с Петрусем тоже повернулись к оврагу и застыли.

Из переплетенных корней сваленного бурей дерева поднялась черная тень.

Ребята бросились врассыпную.

— Ребята! Не бойтесь! Это же человек, — крикнул Вася и схватил подвернувшийся под руки камень.

Он размахнулся изо всех сил и далеко забросил камень. Камень шлепнулся рядом с деревом.

И в это время… откуда-то снизу донесся голос:

— Рядом — белая береза. Святая. Креститесь на нее. Бог отгонит черта! Не то вам будет плохо!

На минуту даже храбрый Вася оцепенел, застыл как вкопанный. Оглянулся назад. Ребят и след простыл — только сучья вдали трещат да листья шуршат под их ногами. Что делать? И Вася побежал за товарищами.

Только на опушке ребята остановились. Собрались, дышат тяжело, молчат, слово сказать боятся.

— Постойте, — сказал Вася. — А голос-то ведь как будто знакомый!

— Чей голос? — вскинулся Петрусь.

— Твоего друга — Лаврентия!

— Откуда ему там взяться? Он сегодня пашет. Сам говорил.

— Пойдем посмотрим, так ли это, — предложил Вася. — Может, вы раньше договорились, чтобы нас напугать.

— Врешь!

Ребята закричали, заволновались. Всей гурьбой двинулись к полю. Издали еще увидели одинокий трактор и тракториста. Лаврентий Васильевич заводил мотор. Ребят он будто и не заметил.

— Я же сказал, что он пашет, — начал Петрусь.

— Мне показалось, что… его голос, — засомневался уже и Вася.

— Врешь ты все! Не знаешь, так и не болтай, — закричал Палля.

Вася ничего не ответил. В ушах у него все еще слышался таинственный голос, а душу грызли сомнения.

Вася медленно шел вдоль забора машинного парка. Полное ведро оттягивало руку. Неожиданно услышал:

— Будь здоров, пионер! Какие новости?

Мальчик вздрогнул и выронил ведро. Тоненькие ручейки разбежались во все стороны. Лаврентий Васильевич подошел, покачал головой:

— Из-за меня так получилось, извини. Пойдем к колонке, вымоем, а то попадет от матери.

— Нет, нет, спасибо, я сам, — сказал Вася сдержанно и наклонился за ведром.

— Слышал, что ты любишь технику, — не отставал Лаврентий Васильевич. — Приходи, рад буду. Я тебя трактор научу водить.

Вася молчал, почему-то не смел даже глаза поднять на тракториста.

— Серьезно, почему ты меня чуждаешься? — продолжал Лаврентий Васильевич, и глаза его светились добротой и лаской. — Ты же вроде не из робких… А-а, во-он что! Догадываюсь. Слышал, слышал, что ты рассказываешь по деревне всякие небылицы обо мне. Ну, бывает. Я не сержусь. Мы же мужчины. А в лесу все голоса кажутся похожими, запросто можно перепутать. Да я и не из обидчивых… К тому же, ради чего мне по лесу бродить и детей пугать? Ну, хватит об этом… Дай руку, мир! Приходи ко мне, слышишь? Насквозь вижу — из тебя выйдет толко-овый тракторист!..

Вася улыбнулся. А может, и правда ошибся он тогда, в лесу?

— Спасибо. Зайду как-нибудь, — кивнул он и направился к колонке.

Лаврентий Васильевич проводил его долгим взглядом. Потом сжал ручку молотка до белизны в суставах и пошел в мастерскую.

…Дзинь! Дзинь! Дзинь! Звенит, поет наковальня, сыплются из-под молотка искры. Лаврентий, как будто отгоняя какую-то мысль, вздрогнул, положил молоток и взволнованно зашагал по кузнице.

— Что-то не сидится вам сегодня на месте? — сказал Петр, напарник по работе.

— Да… Подумай-ка сам, как тут усидишь, когда о тебе такие нехорошие слухи по деревне ходят? — повернулся к нему Лаврентий. Досадливо поморщился: — Ребенку верят. А ребенок ведь что угодно может намолоть. Но не зря же чуваши говорят: ребенку поверишь — слепым станешь. А Васе поверили. Я, передовой тракторист колхоза, во время пашни, выходит, хожу по лесу и пугаю детей! Скажи вот ты, есть у меня на это время? И спрашивается, зачем я это делаю? Глупость какая-то!

— И я так думаю, — согласился Петр.

— Как?

— Не верю в то, что о тебе болтают.

— А как же иначе? Сам-то ведь я в бога не верю? Зачем же тогда стал бы заставлять детей креститься?

— Верно.

— Слушай-ка, Петя, как насчет красненького? Может, сообразим?

— Да я бы не прочь, Лаврентий Васильевич, только вот на работе как-то не совсем…

— Вот и хорошо. Ты молодой, может, сбегаешь? — Лаврентий протянул деньги.

— Момент. — Петр выскочил из кузницы. Оставшись один, Лаврентий Васильевич присел к трактору и глубоко задумался. В памяти воскресли годы войны. Лаврентий вскочил на ноги, заходил взад-вперед.

— А вот и я! — еще издали крикнул Петр.

Лаврентий Васильевич, как будто проснувшись ото сна, удивленно посмотрел на молодого тракториста. Потом, стараясь отогнать тяжелые мысли, улыбнулся:

— Хорошо, хорошо. Куда теперь пойдем?

— К нам можно. У нас пиво есть. В честь новорожденного сварили. Крестить хочет жена.

— Когда?

— Дня через три. И вас хотим пригласить. Бурлит пиво в бочке!..

— Бочку раньше времени не открывают. Пошли в лес. Там нас никто не увидит.

Лаврентий и Петр вышли из мастерской и скрылись среди деревьев. Зашли в густой малинник, устроились на сухой траве под старой березой.

Лаврентий вынул из кармана куски шыртана и хлеб.

— Сын у меня родился! Еще один тракторист пришел на божий свет. Лаврентием назвали. Знаешь — люблю я тебя, Лаврентий Васильевич! — Петр был польщен тем, что вот старший товарищ сидит с ним, угощает.

— Ладно, ладно. Я тоже. Взаимно. — Лаврентий похлопал Петра по спине.

— Я не хочу крестить ребенка в церкви. Хочу в клубе записать, торжественно. Но мать с женой ни в какую. Не дадим, говорят, бочку распечатывать, и все тут.

— Может быть… Но стоит ли перечить женщинам? Тем более — родная мать да жена.

— Как? По-вашему, нести ребенка в церковь? Не пойду.

— Твоя воля. Теперь машины ходят. Зачем носить?