Шираб-Сэнгэ Бадлуев - Счастья тебе, Сыдылма!

— Может, поищешь няню в городе?

— Они там ждут не дождуться, когда кто из деревни приедет.

Вдруг лицо председателя просветлело:

— Вот что! Приходила тут Сыдылма Нимаева. Просится в отпуск. Говорит, давно не отдыхала. На месяц хочет в город уехать. Я сказал прийти завтра. Иди-ка ты к ней, позови, поговорим.

— Она замуж собирается.

— Не говорила. Не знаю. За кого?

— За Илью Шаргаева.

— За Илью? Да у него ж городская эта самая бабенка.

— Разошлись. Отъелась на мясе и сметане, обратно убежала.

— Опять!.. И долго он будет жен менять?..

— Да откуда ж я знаю?

— Не знаешь? А кто знает? Ладно, зови Сыдылму.

— Откажется она. Своих у нее не было. Не возилась с детьми.

— Пусть придет. Поговорим.

Дамдин натянул на голову лохматую овчинную шапку и, волоча ноги, неохотно пошел к дверям. А председатель, давно научившийся угадывать настроение людей по каждому движению, даже по шороху шагов, сразу подумал: «Не хочет. Что-то было между ними». И пока за дверью не скрылись старые валенки Дамдина, подшитые голенищами от кирзовых сапог, Бальжан Гармаевич все раздумывал: «Что-то было между ними». Это он попал точно, словно пуля в черное яблочко мишени.

Еще до службы в армии Дамдин не то что на Сыдылму, на первых красавиц улуса не обращал внимания. Сыдылма же была некрасива: роста маленького, ноги кривые, а глаза огромные — не как у буряток. И взгляд холодный, острый, смотрит — будто насквозь тебя просверливает. А над губой черные усики — даже издалека заметно. Ее сестра давно замужем, брат семьей обзавелся, а она так и осталась в девках. Но зато работницу такую поискать: и дояркой была, и на лесозаготовках, и на уборке. Всегда в самом водовороте колхозной жизни, среди людей, а вот замуж так и не вышла. Почему? Да просто потому, что большинство мужчин предпочитают иметь красивых жен.

Она была на несколько лет старше Дамдина, но шутил он над нею зло и безжалостно.

Одно время стал к Сыдылме наезжать парень из соседнего улуса. Тогда-то Дамдин со своим товарищем (он потом погиб на фронте) нарисовали углем на бумаге уродливую женщину: ноги колесом, глаза — как две чашки, а под носом — конский хвостик усов. И пришили они эту карикатуру парню на плащ, что висел на вешалке. Тот рисунка не заметил и ускакал в родной улус. А дружки его знали, к кому он ездит. Конечно, когда они увидели прискакавшего с рисунком на спине, шуткам и издевательствам конца не было — парни прямо катались по земле от хохота. Подруги Сыдылмы требовали даже наказать шутников, побежали жаловаться в правление, но Дамдин тогда дал слово, что «больше не допустит таких глупостей», и отделался общественным порицанием и штрафом в пять трудодней. А парень больше не появлялся.

С той поры прошло почти двадцать лет. Они росли на одной благодатной земле, под одним светлым небом. Годы изменили их до неузнаваемости. На висках появились следы осеннего серебристого инея, на лицах морщины — отпечаток трудных жизненный дорог.

Два десятилетия прокатились волнами по их жизни, и кто знает, унесли ли они тот проклятый мусор, что накопился в их молодые годы? Никто не знает, разве только они сами…

Впереди шла Сыдылма, Дамдин — следом. Зашли в контору. Толпившиеся в коридоре люди о чем-то говорили, может быть, спорили. Сыдылма, здороваясь на ходу, прошла прямо к двери председателя. Мужчина шел за ней.

— Садитесь.

Они сели порознь: Дамдин на стул у стены налево, Сыдылма — направо. И все равно казалось, что Бальжан Гармаевич смотрит одним глазом на него, другим — на нее и видит обоих. И обоим он задал один вопрос:

— Что будем делать?

Ответа не было. Психолог-самоучка тоже молчал. Он хотел бы выслушать их сначала, найти подтверждение своим догадкам, вот и пустил стрелу, а лук спрятал.

Первой заговорила Сыдылма:

— Зачем звали?

— А он не сказал?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю.

Снова молчание. «Нет, между ними какая-то трещина все-таки есть. Если не пропасть. Видно, сами не договорятся. Придется сказать свое слово». Председатель хотел сказать «свое слово» как обычно — не терпящим возражения тоном, но желание разгадать, что же между ними произошло, не покидало его.

— Сыдылма, один месяц, понимаешь, один только месяц нужно присмотреть за его детьми.

И помолчал.

— Согласна?

— Не сумею. Лучше на любую черную работу.

— Товарищу нужно помочь. Присмотреть за детьми. Нужно!

— Я не смогу. Попросите кого-нибудь другого.

Дамдин даже обрадовался. «Слава богу, отказалась. Да ее увидят дети — испугаются. Да и на словах крута. И еще это прошлое…» В разговор он не вступал, с трудом разбираясь в паутине собственных мыслей.

Председатель перешел в наступление:

— Сыдылма! Я ведь не приказываю тебе стать его женой. Или матерью его детей. Я прошу помощи!

— Я хотела отдохнуть…

— Все знаю. Перед свадьбой дадим отпуск. Выделим ссуду. Нужно помочь. Рассматривай это как колхозную работу.

Он замолчал, и пальцы его застучали по столу. Увидев это, женщина сразу переменилась в лице и робко сказала:

— Я попробую. Но если не сумею…

— Сумеешь!

«Все. Теперь не откажешься». Дамдин поднялся. Они уходили так же, как и пришли: Сыдылма впереди, Дамдин за нею. Так и по улице шагали…

О, стук пальцев Бальжана Гармаевича — это не просто стук. И жители села, и бригадиры, и заведующие фермами без слов понимают, что означает дробное постукивание этих жилистых пальцев. Он всегда так: выслушает, обдумает какой-либо вопрос во всех деталях, а потом примет решение. И колхозники понимают это постукивание примерно так: «Разговор окончен, приступим к делу!..»

В первый послевоенный год в колхозе «Красная звезда» в изобилии были только усталые женщины да сломанные телеги. Кое-кто из вернувшихся с фронта перекочевал с семьей в город или устроился на шахту. Ни один из пяти председателей за три года не смог сколько-нибудь исправить положение в колхозе. Вот тогда и появился этот рисковый человек — Бальжан Мухудаев. Оставил свой стол аймачного зоотехника и поехал в родной колхоз председателем. Да только и тут он не сразу стал уважаемым человеком.

Поначалу он не знал ни дня ни ночи. На сменных лошадях скакал по фермам и бригадам, с людьми советовался, что выспрашивал, а что и сам показывал. И строго проверял выполнение. Словом, и сам не отлеживался и другим не давал. И еще — оказался он честным человеком. Его предшественник в колхозное стадо пригнал заморыша телка, а через неделю взрослого быка забрал на мясо. А новый председатель… Не раз все село видело его жену, которая с побитой эмалевой кружкой бегала по соседкам попросить молока взаймы — для ребенка. «Да, это свой человек, — говорили колхозники. — И голодать будем вместе, и пировать тоже».