Шираб-Сэнгэ Бадлуев - Счастья тебе, Сыдылма!

Жибзыма услышала шум подъезжающей двуколки, но пока, собравшись с силами, добралась до порога, Ханда уже успела привязать коня и, взяв Жаргала на руки, подошла к юрте. Жибзыма, увидев их, необыкновенно обрадовалась:

— Боже мой! Приехали! Милые мои, добрые мои! Заходите, заходите! Самые дорогие гости из всех гостей! — она задержала Ханду в дверях и расцеловала малыша. — Красавчик мой маленький! Ароматная моя радость! Пусть твой нежный запах навсегда останется в моем сердце, чтобы мне вечно слышать его. Целый день нос мой чесался, чуял, чуял, наверно, что ты приедешь!

Ханда вошла в юрту, села у постели Жибзымы на низкий табурет, усадила Жаргала к себе на колени. Она по-прежнему молчала, словно недавние сомнения еще не покинули ее. Старуха суетилась, добралась до ящичка ветеринарной аптечки, где восседали статуэтки глиняных и латунных божков, отыскала круглую серебряную баночку-гуу с тонкими узорами и двумя ушками, за которые была прикреплена длинная цепочка, надела ее на шею мальчику.

— Носи, дорогой внучек, талисман бога Жалсарай-Гаржама, хранителя человека от несчастий. Не снимай никогда его, и все беды пройдут мимо, и пуля тебя минует, и болезнь не пристанет. Если бы мой Дугар носил его на шее, не поднялся бы ветер в лесу, не придавило бы его дерево. Борису надевала, когда шел он в армию, да только не захотел взять талисман, нет войны, сказал, нечего бояться. Спасителя Жалсарай-Гаржама носил отец Дугара — да не произнесут мои уста имя отца моего мужа, нельзя мне, женщине, невестке, поминать его имя. А ему пожаловал талисман великий лама Тибета Тагарин-гэгээн [51] Гэгээн — гений. , а отец Дугара подарил ламе десять рублей золотом, последнего коня продал. Носи, Жаргал, на счастье, носи хотя бы до того, как в школу пойдешь, — и старуха благоговейно поцеловала внука в пухленькие мягкие щечки.

Еле ноги волоча, притащила Жибзыма табсан [52] Табсан — низенький столик. , поставила перед Хандой, словно перед самой почетной гостьей, потчевала вареным мясом, хлебом, маслом, чаем — все несла, что было у нее в ухэге. Отворила украшенный бурятским орнаментом сундук, стоявший у кровати, достала большой кулек конфет, отдала малышу. И не знала, чем еще угодить желанным гостям.

— Спасибо, Ханда, что навестила, что смогла я еще раз увидеть радость моих глаз — Жаргала. Отдохните, дорогие гости, поешьте. Если далеко путь ваш лежит, попрошу сына довезти на мотоцикле, он скоро должен приехать. Коня можете у нас оставить, Борис потом отведет его в село.

— Да мы дальше и не поедем, наверное, — несмело начала Ханда, а у старухи глаза засветились радостью.

— Простите, милые, простите меня, старую, недогадливую, не думала, не гадала, что радость такая посетит нашу опустевшую юрту. Значит, к нам в гости приехали? Беда-то какая, угостить вас нечем — ни водки, ни архи нет! Ах ты, беда-то какая! Ах, беда!

— Не беспокойтесь, мы скоро уедем.

У Жибзымы сердце оборвалось. Она совсем уж было решила, что Ханда мальчика к ним привезла, и вдруг — мы уедем, не одна она, Ханда, а оба. Она села, потерянная, опечаленная, сникшая сразу, и нерешительно сказала:

— Раз уж добрались до нас, пусть Жаргал погостит несколько дней. Соскучится — мы сами привезем.

— Пусть остается, — поспешно согласилась Ханда (старуха даже не ожидала). — Конечно, отдельно от братишек и сестер никогда не ночевал, скучать будет, да ничего — неделю как-нибудь вытерпит.

— Спасибо, вот спасибо тебе, Ханда. Спасибо за счастье спать рядом с внуком моим милым! Храни тебя господь бог, дай тебе здоровья и счастья! Добрый ты человек, Ханда, я всегда это говорила. Ты пожалела меня, привезла мне радость мою — внука моего. Не печалься, Ханда, придет и к тебе счастье. Подрастут дети — всех замужних женщин будешь счастливее. Спасибо тебе, Ханда, спасибо!

Послышался топот коня, зазвенели медные стремена, и Борис появился, но, увидев Ханду, остолбенел в дверях. Потом еще малыша увидел, и правая нога, занесенная через порог, замерла в воздухе. С трудом пришел в себя, нерешительно вошел в юрту и стал у входа. Глухо, лишь обычай гостеприимства выполняя, произнес:

— Мэндээ!

— Маленький гость пожаловал к нам, — поспешила объявить Жибзыма, — неделю будет жить у нас. — И укоряюще посмотрела на сына: он с намеренно равнодушным лицом подошел к очагу, налил себе полчашки чая, долил холодной водой и выпил. «Черти ее принесли, кинет теперь мальчишку, корми его. Знаю, к чему это клонится: мать начнет уговаривать, чтоб усыновил. А откажешься — заест своими проповедями. А эта наглая бабенка так смотрит, словно мы только что из постели вместе вылезли. Хоть бы матери постеснялась».

— Вот голова дырявая! — нашелся он, потирая рукой заросшее щетиной лицо, и захлопал покрасневшими от бессонницы глазами. — Захромавшую овечку в Сухой пади забыл. Хорошо, что вспомнил! — и он поспешно шмыгнул в дверь, Гостья посмотрела ему вслед с насмешкой, а мать — с укором. Они неловко молчали, а потом Жибзыма торопливо заговорила о погоде, о сенокосе, о перегоне овец на стрижку, словно это было самое важное в ее старушечьей жизни…

Ханда поддакивала из вежливости, а сама уже ерзала на месте.

— Простите, бабушка, мне пора ехать. Вот вернусь за ним — наговоримся вдоволь. А ты, Жаргал, не бегай далеко, не заставляй бабушку волноваться. Дай я тебя поцелую.

— Ай, нехорошо. Зачем же так мало погостила? Грех, грех, — говорила старуха, копаясь в сундуке. — Самую дорогую гостью нельзя отпускать с пустыми руками, — и она достала дорогой отрез на костюм, давнюю премию колхоза передовому чабану Борису Дугарову. На отрез положила пятирублевую бумажку и поднесла гостье. Ханда ошалела от радости: не только малыша сплавила, а еще и подарок получила, да такой, что ей и во сне никогда не снилось.

— Спасибо, бабушка. Дай вам бог здоровья и счастья. Уж и не знаю, как отблагодарить за доброту вашу. Спасибо.

Ханда встала, приглашая старуху быть ее гостьей при первом удобном случае. Жибзыма, взяв мальчика за руку, проводила ее до коновязи. Уже садясь в двуколку. Ханда сказала сыну:

— Это бабушка твоя, родная. Слушайся ее, понял?

Малыш улыбался, и только когда повозка тронулась, заплакал. Но Жибзыма и это предусмотрела — сунула ему конфетку, и мальчик сразу же занялся трудной работой — стал разворачивать бумажку, а когда справился — лошадь скрылась за юртой.

Прибавилось в этот день хлопот у старушки. Неугомонный Жаргал ничего не боялся — и к лошадям лез, и к собакам, исследовал всю юрту, по кровати поползал, на сундук перебрался. Жибзыма ходила за ним по пятам и скоро так умаялась, что решила запереть его в юрте — привязала веревочку к ручке двери и намотала ее на гвоздик. Попыталась уложить его спать, но он и сам не заснул, и ей не дал: хватал ее за нос, дергал за уши и волосы.